Читать книгу "Видение неравенства: От Французской революции до конца Холодной войны - Бранко Миланович"

случалось, а во многих странах и никогда не случалось, чтобы кого-то понижали в должности или сажали в тюрьму за бездействие. То же самое нельзя сказать о действии. Любой человек, знакомый с первыми принципами экономики, может догадаться, что в странах, где информация скудна или ее намеренно делают скудной, политическая ценность любой информации высока. Поэтому ее использование в этих авторитарных системах было гораздо более политизированным, чем в демократических.

В конце концов, возникает вопрос, зачем вообще проводились такие мероприятия по сбору данных, как обследования домохозяйств, которые едва ли увидели свет. Распространенный ответ заключается в том, что они позволяли руководству или политически надежным лицам лучше понять, что происходит на самом деле. Но это не могло быть правдой в отношении обследований домохозяйств, поскольку, насколько мне известно, они никогда серьезно не использовались ни одним коммунистическим правительством. Лучшее объяснение может заключаться в том, что существовало некое желание казаться обладателем информации в условиях типичной инерции и бюрократической склонности считать все тайной. Два противоречивых импульса привели к тому, что, с одной стороны, информация собиралась, а с другой - скрывалась как конфиденциальная и никогда не использовалась властями или исследователями. В итоге время и энергия были потрачены впустую.

По сути, такое же скрытное отношение к данным сохранялось в СССР почти до конца правления и распада страны. Тем не менее, обследования продолжались все эти годы. Данные собирались в отдельных республиках и отправлялись в Москву в Государственный комитет по статистике (Госкомстат), который являлся единственным уполномоченным "обработчиком" и пользователем объединенных данных. Затем сводки данных по конкретным республикам возвращались туда под грифом "совершенно секретно", показывая несколько десятков фракций населения с их средними доходами, но в таком формате, который делал эти данные совершенно непригодными для использования. Трудно было понять, что именно в этой информации было таким секретным. (Конечно, если бы можно было получить данные, например, за десять лет, то можно было бы построить график динамики реального дохода и его распределения, и такие графики могли бы смутить власти).

В Советском Союзе существовала дополнительная проблема, которая сохранялась до самого конца и в определенной степени присутствовала и в Восточной Европе. Это связано с историческим происхождением обследований домохозяйств. Первоначально предполагалось, что они будут отслеживать условия жизни "стандартного" или среднего промышленного рабочего по сравнению с условиями среднего фермера (или условия в городах по сравнению с условиями в сельской местности), а также средние условия жизни работников ручного труда по сравнению с неручными работниками или пенсионерами. В этих исследованиях основное внимание уделялось тому, что является репрезентативным или средним для данной группы (например, для городских промышленных рабочих - условия жизни семьи из двух родителей, занятых в государственном секторе, с двумя детьми, проживающих в квартире среднего размера), а не рассмотрению условий по всему распределению группы, которое включало бы и крайние точки. Если изучение какого-либо типа неравенства и было целью, то это был именно такой тип неравенства - среднее против среднего (который технически называется горизонтальным неравенством, чтобы отличить его от вертикального неравенства, включающего все распределение). Усекая крайние значения, опросы искажали ситуацию, занижая неравенство. Акцент на репрезентативном домохозяйстве или индивиде - это тот же подход, который используется в неоклассической экономике, и он, несмотря на более утонченный вид последнего, столь же неадекватен для изучения неравенства (как будет показано ниже).

Отсутствие хороших методологических рамок. Сейчас уже очевидно, что трудности понимания социальной структуры новых социалистических обществ, недостаток данных, секретность и явное препятствование (или даже хуже) проведению таких исследований породили интеллектуальную пустоту, в которой не могли быть разработаны методологические рамки для изучения неравенства. Изучать социалистические общества как классовые общества было и сложно с марксистской точки зрения, и крайне опасно для собственного благополучия. Чисто эмпирические исследования (подобные тем, что проводятся, как мы увидим, на Западе) часто было невозможно проводить из-за отсутствия данных. С конца 1950-х годов ситуация изменилась; в Польше, Венгрии, Югославии и Чехословакии стали проводиться эмпирические исследования распределения доходов, публиковаться работы, а в некоторых случаях удалось получить даже микроданные. Но эта работа, при самых благоприятных обстоятельствах, не поднималась выше стерильного эмпиризма (который также характерен для исследований распределения доходов в капиталистических странах), не была привязана к какой-либо методологической базе, не могла изучить (или не была заинтересована в изучении) движущие силы неравенства в системном плане, не высказывалась по поводу эволюции неравенства, которую можно ожидать в будущем, и боялась упоминать социальные классы. В общем, она просто выдавала ряды цифр и соотношений. Это было лучшее, на что могли надеяться студенты, изучавшие неравенство в социалистических странах в эпоху холодной войны.

Отсутствие убедительного политического нарратива. Как отмечалось в Прологе, хорошее исследование распределения доходов должно иметь убедительный нарратив, прочный теоретический фундамент и богатую эмпирику. Мы уже видели, что в большинстве случаев при социализме доступ к данным был затруднен, а эмпирические исследования ограничивались несколькими странами и временными периодами. Теоретическая или методологическая основа была квазинесуществующей, поскольку социальная структура была новой и "объективно" сложной для анализа. Отсутствие возможности свободно обмениваться мнениями и писать на эту тему также препятствовало развитию теоретической базы. Когда исследователям не разрешают писать то, что они думают, критиковать или обмениваться своими работами с другими, в этой области, как и в любой другой, развитие тормозится. Все это привело к тому, что не было разработано убедительной версии распределения доходов при социализме.

В отличие от этого, убедительные политические нарративы были разработаны на тему авторитаризма как диссидентами в Восточной Европе и Советском Союзе, так и политологами в капиталистических странах. Возможно, многие считают политические вопросы более важными, или ученые-диссиденты стремились развивать эту область больше, чем экономисты, которые зацикливались на распределении доходов, или анализ политических вопросов меньше зависел от данных. Возможно, изучение распределения доходов страдало от своеобразного недостатка: для противников системы эта тема была гораздо менее привлекательной, чем те разделы экономики, которые касались стимулов и эффективности (и где можно было легко показать, что социализм уступает капитализму), а для защитников системы эта тема была "ненадежной", поскольку данные могли показать истину, отличную от того, что должно было происходить. Таким образом, ни противники, ни сторонники не нашли большой пользы от изучения распределения доходов.

В последнее десятилетие существования коммунистических режимов эмпирические работы о распределении доходов стали гораздо более распространенными. Данные стали более доступными, исследователи получили свободу писать то, что хотели, и дискуссия оживилась. Этому способствовало привлечение видных западных исследователей с гораздо большим опытом эмпирической работы. Энтони Аткинсон и Джон Миклрайт опубликовали почти энциклопедический обзор распределения доходов