Читать книгу "Эдуард Стрельцов - Владимир Игоревич Галедин"

не забыт. Потому для него однозначно: тогда, 10—15 лет назад, было хуже, нежели в колонии. Это уже то, что засело на генетическом уровне, это неистребимо, не выбьешь. Оттого и сейчас, «на разгрузке-погрузке», он сумел подшить валенки так, как надо. И про коробку с сахаром тоже усвоил быстро — это, конечно, ребята подсказали. Что ж, голь на выдумки хитра. Особенно когда приходится противостоять тем, кто, собственно, её голью и пытается сделать.

К тому же нельзя забывать, что Эдуард Анатольевич — спортсмен. Дело не в том, что заслуженный, а в том, что настоящий. Значительная часть ценителей игры не до конца осознавала: стрельцовская якобы лень на поле есть форма, а не содержание. В действительности уже в 50-е страна имела в активе зрелого мастера, волевого и подготовленного. Другое дело, как тем активом распорядились. Так уж это не к Стрельцову.

Подытоживая сказанное, можно заявить: после начального периода растерянности, совершенно неизбежной в предложенной ситуации, футболист принялся осваиваться на новом месте. В чём некоторым образом и преуспел.

И вот теперь время вернуться к тому ужасному избиению. Скажу прямо: история лишена фактической безупречности. Так понятно: кто ж возьмётся документировать такие вещи. И тюремное дело Стрельцова, как сообщил Э. Г. Максимовский, в 90-е годы успели уничтожить. Спасибо хоть ту выписку из истории болезни удалось привести.

Так что чёткой последовательности и, главное, безукоризненной логики ждать в дальнейшем изложении не приходится. Ведь, в частности, на кого ссылается Э. Г. Максимовский? На уже знакомого нам Ивана Александрова. А потом и А. П. Нилин пересказывает, пусть по-своему, ту же историю от конвоира. Так ничего не попишешь. Хотя версия, по крайней мере, провокации — весьма правдоподобна.

Итак, к Эдуарду привязался некий малолетка, по кличке Репейник. Впрочем, восемнадцать ему уже исполнилось. Стрельцову же «стукнуло» аж двадцать один — тоже, надо сказать, не аксакал. Разница состояла лишь в том, что Эдуарду никакой конфликт был не нужен, а противнику его с говорящей кличкой — напротив, необходим. Потому как эти самые малолетки готовились, путём различных испытаний, стать полноправными членами воровского сообщества. Так что для них всё в зачёт шло. Думается, не надо конкретизировать, учитывая статью футболиста, как примитивному бандиту удалось заставить Эдуарда защищаться.

Ни боксом, ни самбо, ни другими видами единоборств Стрельцов не занимался. Однако «перовско-фрезерскую» школу защиты и нападения прошёл. Ну и здоровьем природа не обидела. Поэтому в схватке один на один криминальный мир потерпел сокрушительное поражение.

Но истинно криминальное начало и состоит в забвении всяческих общепринятых правил. По сведениям Э. Г. Максимовского, так называемая «отрицаловка» после того, как футболисту удалось отделаться от Репейника, собралась на «толковище» в котельную. Смысл этих выражений разъясняет уже появившийся «Словарь блатных терминов». «Отрицаловка» (или «отрицалово») — группа заключённых, негативно настроенная к администрации и мешающая ей работать. «Толковище» — сбор, совещание блатных для решения какого-то вопроса, в данном случае можно было говорить о суде над Стрельцовым. В результате, «потолковав», «отрицаловка» постановила поставить Стрельцова «на куранты». То есть убить. И в три часа ночи его вызвали «поговорить» не для того, чтобы избить-проучить, а дабы забить до смерти.

Всё же не дошли до того. Почему? Идеи милосердия отбросим сразу. Калечили человека, который в силу известных причин не мог оказать сопротивления. Значит, бешеную ненависть кто-то мог сдержать. Или за крайнее её проявление впоследствии наказать. Граждане, впятером-вшестером избивающие лежачего, отчего-то природным образом чуют такую перспективу.

Приговорить и тут же расправиться с неугодной личностью идеально получалось при И. В. Сталине. Во времена же Н. С. Хрущёва маховик массовых репрессий вообще, как известно, встал. Поэтому и хрущёвская приписка про использование на тяжёлых работах — это всё же исключительное проявление эмоций, а не приговор.

Потому хотя бы, что Стрельцов был весьма уже известен за рубежом. И странная гибель в заключении юного таланта никак не шла бы на пользу международной спортивной репутации Советского Союза.

Имелись и иные причины фактического неисполнения постановления «толковища». Например: в Вятлаг переводилось немало энкавэдэшных сотрудников перед самым уходом на пенсию. А зачем, спрашивается, нужны новые неприятности со всякими там заключёнными, когда дружную семью скоро ожидают хорошие ежемесячные деньги и уютная квартира? И так с зэками намучились, спасу от них нет. Ну и бог с ним, с этим футболистом, пускай выживет, а то потом хлопот не оберёшься.

Откуда администрация знала про свирепое «толковище», на которое собралась грозная «отрицаловка»? Так пресловутый Репейник, с которого всё и началось, был по совместительству — сегодня никто и не отрицает — осведомителем оперативной части. Сильна Россия единством.

Что же даёт нам эта невесёлая, прямо сказать, история для понимания того положения, в котором оказался Стрельцов? Прежде всего, думается, что риск «нечаянно погибнуть» с того времени — позади. Если его свободно могли убить и не убили — значит, скорее всего, насильственной смерти удалось избежать. И «на куранты» его никто более не ставил. Разумеется, шанс не уберечься от падения неловко подпиленной сосны (надо признать, люди уходили из жизни таким образом и без злого умысла) оставался — это ж колония. Однако уже то, что им серьёзно занялись в лазарете (одна правдивая история болезни чего стоит), сообщало о некотором успехе тех, кто заботился о его будущем.

Тем не менее впереди у этого молодого, компанейского, всеми любимого парня были 12 лет за забором с проволокой, занятых изнурительным, неблагодарным трудом в обществе тех, кого выбрала ему неловкая судьба.

При этом футболист лишался, по определению, любимого дела. А мы помним его начальную фразу из книги «Вижу поле...»: «Я играю в футбол, сколько помню самого себя». Поэтому его не привычной игрушки лишили. Я бы сказал, что под угрозу был поставлен смысл его жизни. Та игра с мячом — для него вовсе не хобби и не исключительно источник благосостояния. Действуя на привычном нам всем травяном прямоугольнике, он изыскивал непонятные остальным глубины, открывал нежданные тонкости, высвечивал волшебными движениями скрытое до того во мраке, воплощаясь и проявляясь как многогранная творческая личность, — за то и обожала его публика. Действительно, замысел у него тут же молниеносно воплощался: такое, пожалуй, возможно лишь у джазистов. Теперь представьте: у того музыканта отобрали инструмент, у художника — кисти и полотно, писателя лишили пера и бумаги. И к чему тогда вообще жить? Не будем забывать и о специфике футбола: игра-то для зрителей, отчего присутствует мощная эмоциональная подпитка, помогающая исполнителю на поле. Безусловно, Стрельцов не демонстрировал трюки единственно для аплодисментов, но