Читать книгу "Печаль на двоих - Николь Апсон"

«Неудивительно, что рукопись Джозефины ее так расстроила», — подумал Пенроуз.

— А как в тюрьме проходит процедура усыновления? Матерей поощряют отдавать своих детей на воспитание?

— Нет, это решают исключительно они сами. Дети рождаются в больничном крыле, где за матерями внимательно ухаживают перед родами и существенно помогают после родов. Когда же они выходят из тюрьмы, им дается новый комплект одежды для ребенка. Вещей этих, наверное, не так и много, но все же какая-то помощь.

— А если мать решает отдать ребенка на воспитание?

— Тогда мы все устраиваем для нее, и как можно безболезненней. В этом нам помогают благотворители, а за благополучием заключенной поручается следить надзирательницам.

«До чего же все изменилось с тех времен, когда отдавали на воспитание Лиззи Сэч, — подумал Пенроуз. — Если бы тридцать лет назад поведение Селии Бэннерман считалось общепринятым, а помощь и поддержка матери-заключенной была бы такой же открытой и продуманной, как сейчас, то по крайней мере одной трагедии, возможно, удалось бы избежать».

— Похоже, в роли надзирательницы мисс Бэннерман шла впереди своего времени, — сказал он, но не успела мисс Сайз ему ответить, как раздался стук в дверь.

— Я вам не помешаю? — спросила Джозефина.

— Нисколько, — ответил Пенроуз. — Мы уже заканчиваем.

— Сесилия показала все, что вам необходимо было увидеть? — осведомилась Мэри Сайз, предлагая Джозефине сесть, и, внимательно вглядевшись в ее лицо, с сочувствием добавила: — Когда видишь подобное в первый раз, становится не по себе.

— Это верно, но из того, что мне рассказала Сесилия, ясно: тридцать лет назад все было намного хуже. Сесилия — замечательный гид. Все ваши сотрудники, так же как она, приветствуют перемены?

— О нет! Я как раз собиралась сказать инспектору Пенроузу, что некоторые из наших ветеранов до сих пор привержены к прежним порядкам и считают, что женщин здесь не наказывают, а устраивают им отпуск. Но молодые сотрудницы, поступившие на работу недавно, гораздо восприимчивее к переменам, и по мере того как старожилы уходят на пенсию, мнение молодых становится все весомее. Главное, чтобы у этих молодых сотрудниц хватило терпения дождаться повышения в должности. Никогда не могла понять это правило, но нам не разрешают увольнять сотрудников за некомпетентность.

— Увы, такое заведено не только в тюрьме, — с грустной улыбкой сказал Пенроуз. — Представляю, как тяжело было в свое время работать мисс Бэннерман в такой жесткой системе.

— Это уж точно. Большинство надзирательниц ее поколения по-прежнему считают, что я безбожно балую заключенных, но если бы Селия вернулась сюда на работу, то обнаружила бы, что теперь таких, как она, большинство. Я бы взяла ее сейчас не раздумывая, но, к сожалению, Селия прекрасно справляется и со своей теперешней работой.

— Вы явно восхищаетесь ею, однако она мне сказала, что всегда считала себя непригодной для работы в тюрьме, потому что слишком близко принимала все к сердцу, — заметил инспектор.

Джозефина с удивлением посмотрела на него, а Мэри Сайз только улыбнулась.

— Из того, что мне известно, я бы не сказала, что она оказалась непригодной. В тюрьме столько искалеченных жизней и разбитых надежд: так было тридцать лет назад, так и сегодня. Насколько я понимаю, единственным ее недостатком являлось то, что она сосредоточивалась на отдельных индивидуумах, а не на системе в целом. Я думаю, то, что ей не удавалось отстраниться, ранило гораздо больше ее саму, чем ее подопечных. — Мисс Сайз обернулась к Джозефине: — Я знаю, что вы беседовали с Селией о «Холлоуэе», но, как я уже вам сказала, она не была типичной надзирательницей тех времен. Если вы действительно хотите описать прежнюю тюрьму, вам надо поговорить с одной экстремальной личностью — Этель Стьюк.

— А она разве не умерла?

— Этель?

— Да, Селия сказала мне, что она погибла в войну во время налета цеппелинов.

— Поверьте мне: если бы Этель подверглась налету цеппелинов, им было бы несдобровать. Этель — это стихия. Когда я сюда пришла, она все еще работала, хотя вскоре уволилась. Насколько мне известно, Этель в полном здравии и живет в Саффолке: у нас в картотеке есть ее адрес. Селия, наверное, имела в виду кого-то другого: для присмотра за осужденными на казнь было назначено три команды надзирательниц, по два человека в каждой.

— А у вас хранится личное дело Селии Бэннерман? — спросил Пенроуз.

— У нас хранятся документы со времен, когда тюрьма стала женской, так что, полагаю, ее личное дело где-то в архиве. Можно спросить, почему оно вас интересует?

— Селия Бэннерман для нас главное связующее звено в деле Сэч, и я подумал: вдруг в ее личном деле упомянуты люди, которые смогут нам помочь?

— Подождите минуту, и я узнаю. — Мэри подняла телефонную трубку. — Смитерс? Будьте добры, поднимитесь ко мне в гостиную. — Ее просьба была немедленно исполнена. — Это следователь, инспектор Пенроуз. Проведите его в офис и поищите ему личное дело Селии Бэннерман. Она здесь работала надзирательницей в тысяча девятьсот втором году. И дайте ему, пожалуйста, адрес Этель Стьюк.

Пенроуз забрал со стола приготовленные для него папки.

— Как только разберусь с ними, сразу же верну.

— Хорошо. Вы не возражаете, если мы с мисс Тэй поговорим еще с минуту-другую? Я ее не задержу — я знаю, что вы торопитесь.

Пенроуз посмотрел на Джозефину, та кивнула.

— Увидимся внизу. Спасибо за встречу, мисс Сайз. Я вам премного благодарен.

— Пожалуйста, мистер Пенроуз. Хотя не знаю, была ли я хоть чем-то полезной.

— Помимо всего прочего, вы помогли мне понять, что происходит после того, как я завершаю свою работу. Порой мы не до конца понимаем последствия наших поступков.

Он вышел, и Мэри Сайз повернулась к Джозефине:

— А теперь, мисс Тэй…

— Пожалуйста, называйте меня Джозефиной. Но можно мне вас сначала о чем-то спросить?

— Конечно.

— О Марте Фокс. Как она здесь приживалась?

Мэри Сайз явно не ожидала подобного вопроса, но, к ее чести, удержалась от соблазна ответить на него собственным вопросом.

— Я думаю, то, что она приспособилась к этой жизни, — чудо, — тихо произнесла Мэри. — Я знакомлюсь с новопоступившими заключенными в течение первых часов, и за Марту мне поначалу было страшно. И это неудивительно после всего, что она перенесла: тяжелое, жестокое замужество, потеря детей при ужасающих обстоятельствах и неожиданные открытия, смириться с которыми просто невозможно. Не думаю, что хоть когда-нибудь я встречалась с человеком, настолько опустошенным. Чувство вины, самоупреки и отчаяние — со всем этим я сталкивалась не раз, и в каждом отдельном случае я знаю, как помочь с ними справиться. Но опустошенность и полное безразличие к своему будущему — с этим иметь дело гораздо труднее. И в таком состоянии Марта находилась довольно долго. Она отказывалась встречаться с посетителями, и все письма возвращала непрочитанными. Да вы, наверное, и сами об этом знаете.