Читать книгу "(не)хорошая девочка - Джина Шэй"

Домой.

Да — домой!

Я привыкаю к этой мысли слишком быстро. Я ужасаюсь этому на самом деле. Правда, чего хорошего, когда ты так прикипаешь к чужому месту?

А я прикипаю. С каждым днем все сильнее.

Привыкаю возиться с учебными работами в уголке кабинета Вадима. Тем более что рабочий уголок для меня там возникает буквально на второй вечер после того, как я заявилась на территорию Вадима со своим ноутбуком.

Привыкаю к шестиугольной плитке в ванной рядом с его спальной, я привыкаю что минимум утром одного из двух дней я упираюсь в эту плитку ладонями и лбом, и захлебываюсь от восторженного ора. Ей богу, у меня есть одна вполне конкретная плитка, чтобы охлаждать пылающую голову. И если в восемь тридцать утра мой лоб прижат к ней — ей богу, день пройдет восхитительно.

Привыкаю к тому что его будильник всегда срабатывает в семь сорок пять, а в семь тридцать можно вскочить, чтобы пробраться на кухню, и переругиваясь с добродушной поварихой сварить для Вадима кофе. Не велики мои кулинарные подвиги, конечно, но… Но приятно заниматься такой ерундой, приятно притаскивать чашку кофе к его постели, оставлять её на тумбочке, а самой нырять под одеяло, и прикидываться спящей.

Вадим делает вид, что мне верит. И сам делает вид, что спит, хотя я точно знаю — просыпается именно тогда, когда я вылезаю из кровати.

Иногда мне кажется, что я сошла с ума. Потому что серьезно, кажется, я согласна на любой его каприз. Лишь бы он не отводил от меня взгляд, потому что когда он на меня не смотрит я ощущаю себя двухмерной, плоской, нераскрашенной мультяшкой на белом листе бумаги. Без него я — палка-палка-огуречик, а с ним…

С ним я сейчас.

— Ты ж моя сладкая…

Его голос — это альтернатива предварительным ласкам. Он может сказать “на колени”, я послушаюсь, и трусы будут насквозь сырые. Просто потому, что это говорит именно Вадим..

Каждый раз с ним — это картина. Яркая, подробная, живая картина состоящая из множества штрихов. На сегодняшнем этюде — влажная от моей убойной течки простыня. Сегодня Хозяин превзошел сам себя, сегодня я чувствую себя сгорающей жар-птицей, но поделом мне, это за то что я вчера в беготне упустила его звонок и не ответила. Вымаливала ночью оргазм часа полтора, не меньше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ноги согнуты в коленях, разведены в стороны.

Что тут необычного? Ну, может быть только веревка на моем теле? Честно говоря, я к ней уже привыкла, без неё уже как-то не комфортно.

Шесть витков притягивают лодыжки к бедрам, а к лодыжкам прикручены запястья. Четыре витка на груди, и я только очень относительно представляю себе тот узор узлов, который сегодня вычерчивает на моем теле веревка.

За эти две недели в его доме с ним я привыкла к тому, что сегодня никогда не будет так как вчера. Вадим может связать меня, завязать мне в глаза и оставить одну на постели на целый час, будет просто стоять надо мной и смотреть, ожидая пока я совершенно потеряюсь в его отсутствии, пока я начну его звать, и вот тогда-то он придет, и обрушится на меня со всей своей беспощадностью.

Жестоко ли это? Ну может. В тот миг, когда ты связанная лежишь на прохладном шелке, когда лишена возможности видеть и весь твой мир составляет только слух и осязание, когда ты задыхаешься от желания ощутить уже наконец кому принадлежишь, чувствовать себя без него, без его рук, без его тела действительно одиноко и страшно. Но тем безумней миг, когда твоего измученного одиночеством тела касаются его пальцы. Тем он бесценней.

— Ну что, трахнуть тебя, зайчонок?

— Да-да, пожалуйста, Хозяин, и поглубже…

Вот и сейчас, я натянута как струна, Вадим специально сделал так, чтобы даже лежа на спине я была выгнута тугим луком, и сейчас нарочно давит на мои бедра ладонями, чтобы я развела ноги чуть сильнее чем могу. И эта легкая боль — как хороший соус к блюду, дополняет вкус этого раза делая его уникальным. Одним очередным уникальным среди моих раз с Хозяином.

Раз — его член во мне. Это повод восторженно ахнуть, это повод податься ему навстречу. Всем своим изнемогащим без него нутром.

Два — всякое движение беспокоит веревку на моем теле. Всякий толчок, всякое шевеление — это тысячи маленьких иголочек, что колют мою кожу. Я хочу, я буквально телом умоляю Вадима, чтобы в следующий раз он церемонился со мной еще меньше, чтобы связал меня еще изощреннее, чтобы взял еще бесцеремоннее, просто потому что я — для его удовольствия. Думать об этом томно, думать об этом жарко, и хочется только вжиматься в его ладони всем своим существом, скулить: “Хозяин” и не покидать его ни на одну секунду. И какая же жалость, что это невозможно.

Дальнейший расчет можно не продолжать, слишком много цифр, они просто не держатся в моей голове. Просто, каждое его движение — мой восторг, мой звездопад под сжатыми веками, моя невесомость, в которой я парю.

Будь моя воля, я бы к нему приросла. На веки вечные.

Мы передаем от языка к языка жажду, переливаем из губ в губы наш с ним голод друг по другу.

Мы передаем поцелуями собственное безумие, которым питаемся из ночи в ночь, за счет которого только держимся от утра и до вечера.

Не знаю, как все это время выносит он, я — умираю каждую секунду без него.

— Как же я тебя люблю. — Эта фраза звучит только в моих мыслях. Уже не первое утро, и далеко не первый вечер.

Я не позволяю себе говорить это вслух. Хочется, очень хочется, но мне кажется — ему это не нужно. Ну серьезно, кому интересна влюбленная глупая зайчиха вроде меня? Вряд ли ему от меня нужно это.

Впрочем, я вообще слабовато представляю что ему от меня нужно, потому что секс — ни в коем разе не эксклюзивная услуга, будь его желание — он получил бы абсолютно любую, какую бы захотел.

А он хочет меня!

Серьезно, только это для меня — самый эффективный допинг, то, что заставляет вставать с кровати, делать то что он хочет только ради одного лишь приподнятого одобрительно уголка губ. И он — мой, исключительный, всепоглощающий бзик. Любимый…

До спазма в горле любимый, до черноты под сжатыми веками, до остановки дыхания.

Кто тут сумасшедший? Правильно, это я.