Читать книгу "Еще один шпион - Данил Корецкий"

Ни к чему такие мысли не приводили. Он сидел, висел, разлагался медленно в яме без всякой надежды выйти. Он уже легко различал «духов» по шагам, прислонив ухо к стене своей ямы. По колебаниям почвы (а иногда, как ему казалось, и без них) он мог понять, что происходит на «духовской» базе. И какие твари копошатся в толще земли, как они роют себе ходы и пожирают друг друга, он даже видел их как бы через стекло, как показывают иногда в документальных фильмах про дикую природу… И только одного не мог понять — как он до сих пор жив.

Избавление пришло в ветреный дождливый вечер. Воды в яме собралось по грудь, и дождь лил все сильнее и сильнее. А тут еще от стен начали отваливаться пласты земли, которые резко подняли уровень воды и превратили ее в густую чавкающую трясину, так что Лехе приходилось стоять, высоко задрав голову, отплевываться и последние секунды считать. И вдруг после очередного обвала он заметил обнажившийся толстый узловатый корень, который свисал со стены ямы. Он не помнил, чтобы поблизости росли какие-то крупные деревья, здесь открытое место. Ну да это было неважно, в конце концов. Дотянулся до корня, уцепился, подергал. Кое-как, дикими усилиями, начал вытягивать себя из этой трясины, из ямы заодно. По сантиметру, по миллиметру. Застывал, слушал — не идет кто? — и тянул дальше. Но ему повезло, «духи» сидели по палаткам, да и не в привычке у них было навещать Лехин «газырь» слишком часто, поскольку сбежать оттуда невозможно. Так они полагали.

Но Леха сбежал. Уже глубокой ночью выполз на поверхность, отдышался немного, пополз дальше. На краю поляны, у самой границы леса, увидел старую большую ель. Кора у нее, как скальная порода — твердая и вся изрыта глубокими морщинами. Леха прикинул расстояние до ямы — далековато, конечно, но других больших деревьев здесь не было. Не было, и точка. Выходит, это за ее корень он зацепился там, в яме, это она помогла ему, как бы руку протянула. По-другому никак. Он сказал себе, что если выберется отсюда, если окажется снова в Москве, на Сивцевом Вражке своем, обязательно посадит под окном елочку. Тогда ему в это слабо еще верилось.

…Выбрался. Оказался. Больница, госпиталь, длительная и муторная процедура увольнения из армии… Прошло почти полгода, прежде чем он смог открыть дверь своей квартиры, но это случилось. Только у него основательно «крыша съехала»: он не мог видеть голубого неба, шарахался от скопления людей, хотел тишины и уединения. И он ушел в «минус». Однажды все-таки съездил в Химки, привез оттуда елочку, посадил как раз напротив кухонного окна. И она росла. Год росла и два. Потом ее помяли мальчишки, играя в футбол, а потом она стала желтеть и осыпаться. Но Леха Синцов к тому времени уже стал Лешим, ухаживать за деревьями ему было не с руки. Зато на каждой вскрытой замуровке, над каждым ракоходом, где не ступала еще нога вольного диггера, он «сажал» елочку в виде своего личного знака.

* * *

У Пыльченко, у погруженного духом и плотью в глубокий «минус» Коли Пыльченко, который, как все полагали, родился не от обычных папы и мамы, а был зачат экспериментальным путем и вынашивался в трубах теплотрассы представителями внеземного разума — у него, оказывается, имелись какие-то семейные отношения. Выяснилось это, правда, в самый неподходящий момент.

— И где ты есть? — сказал Леший, уже не чаявший, что он поднимет трубку.

— А что? — спросил Палец сонным голосом. — В Муханове, у тетки.

Он зевнул и повторил:

— В Муханове. Плитку ей кладу в санузел… В смысле клал. Сейчас сплю как бы…

Он то появлялся, то пропадал, будто раскачивался взад и вперед перед трубкой.

— У меня же выходной, Алексей Иванович… А что? Который час?

— Тридцать семь минут второго, Коля. Сколько тебе нужно времени, чтобы добраться до Базы?

— Что-то случилось? Тревога?

— Вроде того, — сказал Леший. — Объясню позже. Когда будешь?

— В четыре, наверное, — сказал Палец неуверенно.

— Это поздно. Без тебя мы выходить не можем, но это слишком поздно.

В трубке шумно завозились. Пыльченко одевался.

— Ну, в половине четвертого, товарищ…

— В три с четвертью быть на своем рабочем месте. Все, отбой.

Без Пыльченко они и в самом деле выходить не могли. Он один стоил половины группы. Зарембо, Рудин и Середов сегодня на дежурстве, эти никуда не денутся. Бородько и Полосников в городе, их он уже вызвал. Вроде как вся основная группа обещает быть в сборе. Если Палец не подведет, конечно… А-а, еще Заржецкий, вечный диспетчер. Позвонить ему, не забыть.

Ближайшие полтора часа на Лубянке Лешему делать нечего. Отработка Бруно и людей Амира в эти ночные часы все равно не ведется, новостей ждать не стоит. А сидеть здесь и подпрыгивать на месте от возбуждения он не хочет.

К тому же дома есть одно важное дело.

Сел в машину и поехал. По дороге отзвонился Заржецкому. На полупустой ночной дороге не заметил, как разогнался до ста двадцати. Едва не въехал в кроху «пыжика», двигавшегося по главной. Тот просигналил ему вслед долгим обиженным «ва-а-ау!».

Леший сбавил скорость. Он волновался, черт побери. С каждой минутой волновался все больше и больше, будто на свидание с любимой спешил.

Просто не умещалось в голове: Амир здесь, в Москве. Стоило подумать об этом, нога сама давила на газ. Это не Гунюшки никакие уже, федералы, «духи», блокпосты и тому подобное. Это его Москва, его Сивцев Вражек, его дом.

И Амир — здесь!.. Враг у ворот… Нет, уже прошел в ворота! Амир, сволочь!

Он узнал его, когда лежал в районной больнице под Ставрополем, залечивал ногу и ждал из штаба части подтверждения на документы, — где-то недели через две после ямы. Тогда ему попала в руки газета со снимком, подписанным «Второй вице-премьер Чеченской республики А.Т. Коптоев инспектирует восстановление промышленных объектов в Шатойском районе». Широкоплечий бородатый мужчина в явно непривычном для него цивильном костюме стоял в окружении молодых и не очень людей — журналистов, по всей видимости, — и показывал рукой в сторону полуразрушенной бетонной коробки на горизонте. Леший не спутал бы его ни с кем, как если бы Амир был здесь в том же черном комбезе с боевым ножом в одной руке и чьей-нибудь истекающей кровью головой в другой… Не сказать, чтобы после увиденного мир для Лешего перевернулся жопой кверху или что-то в этом роде. Все-таки он год провоевал на этой войне, всякое повидал. Хотя такого еще не видел, вот честно. Значит, с утра этот подонок инспектирует объекты, на чистом русском языке общается с журналистами и позирует репортерам, а потом едет домой, обедает, переодевается и отправляется на свою базу, где гортанно отдает команды, режет и убивает уже перед другой камерой…

Леший тряхнул головой.

Амир в Москве! Как будто сигнал тревоги включился…

В парадном было темно — лампочка перегорела. Он достал ключи и стал попадать в замочную скважину, в то же время вспоминая, когда последний раз пользовался своим тайным ходом в квартиру, через подвал… Сзади послышались легкие шаги.