Читать книгу "Твое желание. Фрол - Наталья Ручей"

— Эй, ты куда? — какой-то парень, кажется, один из тех, которые уже мелькали передо мной, с улыбкой хватает меня за руку. — Давай еще потанцуем! Ты так двигаешься, что завела меня, Крошка.

Качаю головой и делаю шаг назад, но он не отпускает, перебивая меня, снова лепечет про то, что он заведен и даже влюблен. Не очень сильно, но достаточно, чтобы ночь была жаркой, такой «завод» не должен пропадать зря…

— Тебе лучше разрядить свои «батарейки» с кем-то другим, — пытаюсь его отшить уже жестче, если по-хорошему не доходит. — Я не танцую приватные танцы.

Он хочет что-то сказать, возможно, уличить меня в том, что я сама его соблазняла, возможно, надеется уговорить. И ему помогает мелодия — начинается медленный танец, во время которого можно почти и не двигаться, просто вяло передвигать ногами.

Но вдруг у него округляются глаза, он нервно сглатывает, отпускает меня и теряется где-то в толпе.

Я усмехаюсь.

Хочу развернуться, чтобы уйти, но…

Мою талию обхватывают, а потом и сжимают чьи-то ладони. Я не вижу лица — человек стоит сзади, но по тому, как по-хозяйски ведут себя его пальцы, едва прикоснувшись ко мне… По тому, с какой жадностью они переползают на мой живот и прижимают меня к телу мужчины… По легким ноткам арабики, которые заставляют снова сбиться мое дыхание…

Я понимаю, что этот мужчина — Фрол.

Глава № 36

Хотя, возможно, мне только кажется так, просто сердце еще не может привыкнуть к мысли, что мы уже порознь.

Больно.

Невыносимо.

Но я, кажется, уже привыкаю к этому мазохизму, втягиваюсь в него, впадаю в зависимость.

И вместо того, чтобы оттолкнуться, уйти, я позволю себе эти минуты боли и самообмана, эти минуты, когда арабику можно не пить, как дешевый, испорченный заменитель, а вдыхать, наполняя им легкие.

Закрываю глаза, откидываю голову на грудь мужчины, позволяю его пальцам себя обнимать, и морщусь, когда понимаю, что он не просто стоит позади меня, не просто держит меня, заявляя права.

Он танцует.

Его бедра двигаются со мной в одном ритме, его руки скользят по моим, словно вторя движениям, и мы оба раскачиваемся на этих плавных волнах, которые не освежают, не делают легче, а рвут к себе, заглатывают, утягивают в пучину.

Танцует…

Этот мужчина танцует, а мой…

Выдыхаю.

Прикусываю губу, наказывая за себя за мысленную и нелепую оговорку.

Фрол говорил, что никогда не танцует.

Значит, это не он?

Не знаю.

Не хочу знать.

С закрытыми глазами и без того кажется, что окунаешься в какой-то другой, нереальный мир. Возможно, здесь, как в зазеркалье, водятся двойники. Которые так же тебя обнимают. Так же упрямо молчат. Так же окутывают дыханием, запахом, аурой. И рядом с которыми сердце так же кровоточит.

Не выдерживаю, и сама хочу прикоснуться к этому двойнику, даже если это действительно затянет меня в зазеркалье. Пусть. Может, и к лучшему. Уйду, не оглядываясь. Может, хоть это поможет, и я смогу оставить боль здесь, не тянуть ее за собой мрачным шлейфом.

Скольжу по пальцам мужчины — мои глаза закрыты, но мне нравится это прикосновение, и тепло в этих сильных и надежных ладонях, которым не страшно довериться, в которых не страшно обжечься.

Медленно поднимаюсь пальцами вверх, к напряженным, несмотря на медленный танец, плечам — чуть массирую, чтобы расслабились.

Получаю в награду выдох, который слышу, несмотря на громкую музыку. А может быть, просто впитываю его через кожу или опять придумываю себе. Ни в чем не уверена. Не сейчас.

Ползу пальцами вверх, скольжу по вороту рубашки, пытаюсь подняться еще чуть вверх, чтобы «увидеть» глазами лицо, и…

Натыкаюсь на преграду, которая будет вечной стеной между нами.

Тонкая преграда из прошлого — две цепочки, а на них медальоны…

И не нужно смотреть, чтобы почувствовать две разделенные половинки единого целого — инь и ян. Половинки двух душ, где нет места третьей.

Опускаю безвольно руки.

Застываю в объятиях мужчины, который, видимо, все понимает и тоже прекращает этот неправильный, бесполезный танец из заблуждения и теней.

Тяжело шевельнуться, меня как будто бросили в холодную воду и заставили там сидеть, ожидая, пока она обернется льдом. И с каждой секундой, пока наши тела еще так близко друг к другу, пока я травлю себя этой недоступной арабикой, вода, окружающая меня, застывает сильнее, начиная хрустеть от мороза, который меня обволакивает.

И я просыпаюсь, сбрасываю себя пока еще хрупкие льдинки, разворачиваюсь в руках мужчины, которые не помогают освободиться, а только сжимают сильнее. Заставляю себя посмотреть в глаза оттенка моего любимого кофе и с трудом открываю губы, чтобы шепнуть:

— Пожалуйста, отпусти.

Пальцы мужчины вжимаются в меня так, что, наверное, останутся и следы, и забыть его будет еще тяжелее.

Я терплю, ловлю последние глотки удовольствия, которое вскоре станет мне доступно.

Жду.

Боюсь, что не успею насытиться, не успею пополнить копилку памяти, чтобы потом перебирать эти ощущения, не успею их обновить…

Фрол молчит.

Пытается говорить со мной взглядом, но мысленно я кричу так громко от его близости и от того, что, несмотря на близость, он так далеко от меня, что я не понимаю его, не слышу, я не вижу, что он хочет сказать.

Потому что все это бесполезно.

И слова, и взгляды, и эти объятия — они не сближают тех, кого выбросило на разные берега.

А моста между нами больше нет — он сожжен, пылает, и уже настолько опасен, что я на него не ступлю.

Слишком свежи воспоминания, как от этих шагов горели не только ступни, не только ладони, которыми я хваталась за тающие перила, а ловила лишь ускользающий, жаркий, обжигающий воздух.

— Ты был прав, — говорю Фролу чуть слышно, — уже не будет как прежде.

Я не знаю, слышит ли он меня, но говорить громче просто нет сил. И только взгляд его, в котором плещется коктейль из непонятных эмоций, позволяет понять — да, слышит. Каждое слово, каждый мой вздох.

Я вижу, что он делает попытку мне что-то сказать, но мне так больно, что я боюсь — еще секунда, и сорвусь, закричу вслух, заставлю оглохнуть и его, и себя, и ни в чем не повинных людей.

— Я не могу, как прежде… — перебиваю его, и все-таки не выдерживаю, и оглушаю признанием: — Не могу, понимаешь? Я живая! Мне больно! И я слишком люблю тебя, чтобы с кем-то делить!

Я говорю быстро, отрывисто, что скорее напоминает скороговорку, которую наверняка трудно понять. Которую, я сама не понимаю, как произнесла без запинки. Но которую нужно было выплеснуть, выдавить из себя, чтобы стало хоть чуточку легче, потому что это как с тайной. Не отпускает, давит тебя, пока с кем-нибудь не поделишься.