Читать книгу "Нежное безумие - Л. Дж. Шэн"

Люди – яблоки. Хорошие яблоки. Плохие яблоки. Слишком спелые или недоспелые. Твердые или мягкие. Сладкие или кислые. Но в каждом яблоке есть сердцевина. То, что отличает их друг от друга.

Моя мама как-то сказала мне, что она не переживала за Вию, потому что моя сердцевина ее охрана. Я защитник. Я приютил Вию, когда никто не хотел делать этого, и сейчас, когда Дарья умоляла меня взять то, что принадлежит мне по праву, – победить игру, чемпионат, – когда мои друзья плюются потом и кровью, пытаясь вырвать победу, а Найт Коул спасает мою шкуру, – я не могу этого сделать.

Защитить Вию было обязанностью. Защитить Дарью – дело чести.

После того как Дарья с семьей покидают стадион, я снова притворяюсь, что спотыкаюсь о собственные ноги. Свист болельщиков превращается в ругательства. Скоро перерыв. Другими словами: время, когда тренер разорвет меня на части.

Мы уходим с поля с ужасным разрывом – 28:14, и я уже ничего не могу поделать, даже если буду стараться.

– Скалли! – Тренер Хиггинс рычит так громко, что ему даже не нужен усилитель. – Тащи свой зад сюда! – Он указывает на землю.

Я тащусь к нему настолько медленно, насколько это возможно для человека, стягивая шлем с головы и пройдя мимо него, я следую в раздевалку. Он тянет меня за спортивную форму и возвращает. Все проходят мимо сквозь туннель к раздевалкам.

– Ты проигрываешь мою игру специально?

Любой другой парень сделал бы то, что предложила Дарья, и показал бы, как надо играть. Не я. Мне все равно, чего хочет Дарья, мне плевать, что ее не будет здесь в понедельник и она не увидит страницы из своего дневника, расклеенные по всей школе. Она не заслужила этого.

– Сэр, я не могу собраться. Прошу прощения, – говорю то, что ему нужно услышать, чтобы оставить меня на поле.

– Из-за той милой блондинки? – сплевывает он.

– Из-за одного тупого блондина, – исправляю я, указывая подбородком в сторону Гаса, который проходит в раздевалку. – Урод до сих пор носит кастеты, будто сейчас долбаные девяностые.

– За языком следи! – вопит он. – Мне все равно, что ты чувствуешь к Бауэру. Если позволишь ему взять верх, то никогда не выплывешь. Ты никогда не добьешься ничего. Ты не попадешь в высшую лигу. Так и останешься очередным бедным мальчиком с огромным потенциалом. Без мозгов тот, кто сливает игру ради девушки просто потому, что кто-то что-то сказал. Думаешь, она будет рядом с тобой, когда ты потеряешь славу? Когда вы пойдете в колледж? Ты думаешь, что она стоит твоего будущего? Будущего твоих товарищей? Моего будущего?

Да. Да. Да. Да. И да.

Я качаю головой и иду дальше в раздевалку. Он догоняет меня, голос отдается эхом в туннеле:

– Отвечай мне, сынок!

Я врываюсь в раздевалку. Мне надоело объясняться с самим собой. С мужчиной, который говорил мне держаться подальше от моей девушки, пока Причард унижал ее.

Бывшей девушки. Черт.

Падаю на скамью и вздыхаю, смотрю, как в раздевалку заходит тренер Хиггинс и бьет кулаком в шкафчик. Когда он убирает руку, то на костяшках выступает кровь.

– Каждый из вас, ненормальные идиоты, мне как родной сын. Кто-то должен сделать шаг и рассказать, что случилось с вашим капитаном, или я выбью из него все дерьмо. И будьте уверены, на каждый звонок из колледжа, который я получу, будет один ответ: он недостаточно хорош. Он не готов. Не давайте ему стипендию. Другими словами, если вы не сдадите Пенна Скалли и не расскажете о его проблемах, то полетите вниз вместе с ним. Поняли?

– Да, сэр! – Все отвечают одновременно. Я кусаю губы и смотрю в пол. Может, они знают. Может, они сдадут меня, и это будет конец моей карьеры. Но единственное, в чем я уверен, – я не потяну Дарью вниз за собой, с ее благословения или без него.

– Итак, – кричит тренер, – что случилось с Пенном Скалли?

– Ничего, сэр!

– Что случилось? – орет он.

– Ничего, сэр! – рявкают они в один голос. Я чувствую гордость. Хоть что-то. Я не должен. Не должен. Слишком поздно уже.

– Я сломаю вашу карьеру в футболе, парни! – Он снова бьет по шкафчику. Снова. И снова.

– Пенн Скалли наш капитан, сэр.

Впервые за несколько недель я улыбаюсь.

У меня есть Дарья.

И моя футбольная команда.

Глава двадцать пятая

Любить тебя —

это как слушать песню.

Первый раз.

И почему-то знать все слова.

Пенн

Игра оканчивается со счетом 42:17, несмотря на то, что я так старался проиграть. У тощего квотербека рука как у Бретта Фарва[6], защитники постарались от души и теперь пытаются восстановить дыхание. Бульдоги Лас-Хунтас победили. Кэннон получил мяч, хотя мы оба знаем, кто его заслуживает на самом деле.

Я ухожу до церемонии после игры. Быстро моюсь, перекидываю сумку через плечо и врываюсь в душевую к команде соперников. Большинство игроков намыливают синяки на лбах и груди. Гас сидит на скамейке и держится за голову, полотенце обернуто вокруг талии, но он еще сухой.

Пнув ногой его в голень, я щелкнул пальцами прямо перед лицом. Он поднял взгляд – выглядит словно смерть. Люди в душевой начали ныть так, будто я пришел к ним с линейкой, чтобы измерить члены. Я игнорирую протесты и просьбы свалить ко всем чертям.

– Твоя девушка мертва, – мрачно ухмыляется он.

– Встречаемся сегодня в «Змеиной норе», Байер. С этого моменты ты не ответственен за распространение бумаг – ты дерешься. Со мной.

Дарья попросила никому не говорить, что она уезжает. Она предпочла сделать это, так как не доверяет Гасу. Но я не исключаю, что моя сестра может рассказать ему, поэтому я должен быть уверен, что он не поедет к Дарье сегодня вечером.

– Дай мне хоть одну достойную причину исполнять то, что ты просишь, ничтожество. У меня есть полное право…

Я бью его в лицо, и он падает, и Колин – с тобой я тоже еще не закончил, Колин, – пытается поймать его до того, как он долбанется головой о пол.

– Ты придешь, потому что я знаю, где ты живешь, и если ты вынудишь меня прийти к тебе – я это сделаю. Уже без свидетелей ты поплатишься вдвойне. Ты тоже, Стимацки. – Я встречаюсь взглядом с Колином. – Я поквитаюсь и с тобой.

Я вылетаю из раздевалки и уже вдали слышу крик Найта:

– Я знал это, – и сильный стук по шкафчику.

Не все члены команды Всех Святых уроды, но их капитан – полнейший.

Война – это универсальный язык для всех. Христиане, иудеи, буддисты или мусульмане. Красивые или уродливые. Богатые или бедные.