Читать книгу "Лунный парк - Брет Истон Эллис"

Однако ответить на его откровение можно было только положительно: я должен был ему верить.

– С тобой ничего такого не произойдет.

– Откуда ты знаешь? – спросил он уже на октаву выше.

– Знаю, и все…

– Нет, правда, откуда тебе знать?

– Потому что я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.

– А разве ты не боишься? – спросил он надтреснутым голосом.

Я посмотрел прямо на него.

– Боюсь. Все напуганы. Но если мы все будем держаться вместе – если действительно постараемся помогать друг другу, – нам больше нечего будет бояться.

Робби молчал.

– Я не хочу никуда уезжать, Робби.

Он неровно дышал, уставившись на приборную доску.

– Ты разве не хочешь, чтобы мы жили все вместе? – прошептал я. – Как одна семья?

– Я хочу, чтобы мы жили как одна семья, но…

– Но что?

– Ты всегда вел себя так, будто тебе это не нужно.

Грудь мою захлестнула боль и распространилась по всему телу.

– Прости меня. Прости, что я на все положил. Прости, что не уделял внимания ни тебе, ни твоей маме, ни твоей сестре, и теперь я не знаю, как это все исправить. – Голос мой так наполнился печалью, что я едва мог продолжать. – Я должен очень сильно постараться, но мне нужно, чтобы ты хоть немного пошел мне навстречу… мне необходимо твое доверие…

– Когда ты у нас поселился, все изменилось, – бормотал он, стараясь сдержать дрожь.

– Я знаю, я знаю.

– Мне это не нравилось.

– Знаю.

– И ты пугаешь меня. Ты всегда такой злобный. Это ужасно.

– Этого больше не будет. Я изменюсь, хорошо?

– Как? Зачем? Чего ради?

– Потому что… – И тут я сам понял почему. – Потому что, если я этого не сделаю, все обрушится.

Я подавил всхлип, но глаза мои уже налились слезами, и когда лицо Робби исказилось, я нагнулся и обнял его с такой силой, что сквозь слои школьной формы почувствовал его ребра, а когда я уже хотел разжать объятия, он прильнул ко мне и заплакал. Рыдал он жутко, чуть не задыхаясь. Мы уперлись друг в друга и крепко зажмурились.

Что-то таяло меж нами – барьер начал стираться. Я стал надеяться, что со стороны сына это означает шаг к прощению.

Робби нервно всхлипывал, потом рыдания стихли, и он отвернулся, весь красный, выбившийся из сил. Но слезы полились снова, заставив его согнуться. Он спрятал лицо в ладони и шептал проклятия, а я потянулся, чтоб снова обнять его. Перестав плакать, он убрал руки от лица и посмотрел на меня почти что с нежностью, и я поверил, что он не держит от меня секретов.

Весь мир открылся для меня в одно мгновение.

Я перестал быть нежеланным визитером.

Счастье теперь казалось возможным, потому что у Робби – наконец-то – появился отец и тяжкое бремя пало с его плеч.

Ну конечно, думал я, мы всегда любили друг друга.

Что заставило тебя так думать в этот ноябрьский день?

Это потом спрашивал меня писатель.

Потому что в улыбке, овладевшей лицом моего сына, не было предательства.

Но разве глаза твои не затуманились слезами? Был ли ты уверен в точности своей оценки? Или ты просто безумно хотел в это поверить?

Неужели ты не осознавал: даже если тебе казалось, что ты излечился, до прозрения еще очень далеко?

Это правда: Робби отражался в каждой слезинке, и у каждого лица было свое выражение.

Но когда мы ехали домой, не говоря ни слова, казалось, что это первый раз, когда мы можем спокойно молчать друг с другом. Все остальное не имело значения.

22. Интермедия

Мы толком не знали друг друга, ведь семьей мы еще не стали. Мы были просто кучкой выживших в безымянном мире. Но прошлое постепенно стиралось, и на его место заступала новая жизнь. Новый мир ждал, когда мы его заселим. Напряжение надломилось, и свет в доме стал чище. Нас учили новому языку. Робби отвел меня в свою комнату, чтобы показать безобидные файлы, которые я ошибочно принял за что-то зловещее, и я не стал говорить ему, что компьютер сломался; когда же это проявилось, Робби воспринял это спокойно, просто пожал плечами; а когда Марта привезла Сару домой после бальных танцев и Сара пошла в свою комнату, чтоб переодеться в пижаму, никаких жалоб насчет пропавшей игрушки не последовало. Ни Робби, ни я никому не обмолвились о сцене, которая разыгралась в машине возле Бакли, но казалось, что все и так известно, потому что все домашние стали счастливее. (Например: домой Сара принесла рисунки морской звезды на жемчужно-белом пляже под ночным небом, полным сверкающих светил.) Роза приготовила вегетарианскую лазанью и присоединилась к ужину, и поскольку я не ел весь день, то проголодался не на шутку. Марта умело направляла спокойный разговор, и как только все доели, из Торонто позвонила Джейн. Она поговорила с Сарой («Мамочка, папа Кейтлин развелся»), и с Робби («Все в порядке»), и с Мартой, а когда дети ушли из кухни, я взял трубку и рассказал ей о нашем разговоре с сыном (не объясняя причин, которые заставили меня этот разговор затеять), и Джейн как будто бы порадовалась («Ну и как тебе?» – «Чувствую себя на свои годы» – «Это хорошо, Брет» – «Я скучаю по тебе»).

Марта уложила Сару в кровать, и дочка Джейн помахала мне из-под одеяла, и я помахал ей в ответ и почувствовал себя исцеленным (она только и сказала: «Ночи»), и Марта удивленно улыбалась, кода я вывел ее ручку и, наигранно кивая, сообщил, что «завтра мы снова будем все вместе». (Не по себе на Эльсинор-лейн, 307, было только Виктору, он бродил по заднему двору и поминутно останавливался облаять лес за туманной поляной, потому что нечто оставило следы.) Новый бриз пронесся по дому, который без Джейн казался таким пустым, но она скоро вернется, думал я, лежа в ванне. Все, что было раньше, – это обрывки сна, вздохнул я довольный, лежа в мраморной ванне, быстро наполняющейся теплой водой. И вот сон закончился. (Ты прав, сказал писатель, закончился.) Прежде чем лечь спать, я пошел проверить, все ли в порядке с детьми, – порыв новый и непроизвольный. Сара уже спала, я прошел через ее комнату, миновал ванную, соединявшую комнаты ее и брата, и сказал Робби, что он может не ложиться, пока не сделает домашнее задание. И не было ни ненависти, ни недопонимания, ни демагогии – он просто кивнул. Слезы у меня в глазах снова затуманили Робби. Его понимание, его простой и ясный взгляд – чтобы вызвать их, этого было достаточно. Я вышел в коридор, мягко закрыл за собой дверь и подождал, пока щелкнет замок, но так и не дождался. В кухне я нашел бутылку красного вина, открыл ее и налил себе большой бокал. Вино послужит мне мягким снотворным. Я выпью его, глядя повторение «Друзей», и засну, а завтра все будет по-другому. В 11:25 писатель потребовал, чтоб я переключил на местные новости, где рассказывалось, что в поле возле Пирса, там, где мы избавились от игрушки, была найдена расчлененная лошадь. Тут же все вернулось: на экране поделенное напополам небо, вороны слетают с телефонных проводов на землю и танцуют почти синхронно на крышах патрульных машин, припаркованных у обочины шоссе, где зеваки вытягивают шеи, и камера дает крупный план кучи останков, осторожно скользя по кровавому месиву, и местный фермер, глаза на мокром месте, пожимает плечами и говорит репортеру, что сперва решили, будто «эта лошадь родила», так ее «разорвало», но потом пошли толки о жертвоприношении, и когда я начал уже реагировать на эту новость, в кабинете зазвенел телефон.