Читать книгу "Пушки царя Иоганна - Иван Оченков"

– Эва, – протянул кто-то из холопов, – да его шатер с другой стороны лагеря! Видать с пьяных глаз перепутал…

– Ой, и верно, прошу прощения! – изумился рейтар и тут же накинулся на Янека: – Ты куда меня завел, ляшская морда?

Хозяин шатра давно бы приказал вытолкать их обоих в шею, но упомянутое Корбутом имя всесильного царского телохранителя заставляло проявлять осторожность, и потому незваные гости были выпровожены с честью. Пока они там препирались, Первушка ловко пролез под возами, нашел там клетки с птицей и, открыв одну из них, недолго думая посворачивал шеи сидящим там каплунам[56] и спрятав их под полой кафтана, был таков.

– Ну как? – осведомился «протрезвевший» Савва, когда приятели снова встретились.

– Порядок, – ухмыльнулся довольный Анциферов, шагая к своему шатру.

– Ну и ладно, – вздохнул рейтар, – пора мне. Кланяйтесь Агнешке: чем смог, тем услужил.

– Спаси тебя Христос, – поблагодарили его приятели и двинулись готовить для своей подопечной.

Пока они так старались, панна Карнковская успела пожалеть, что столь легкомысленно отказалась от платья, и сидела, завернувшись в плащ и размышляя о своей судьбе. Как ни плохо она знала немецкий язык, разговор маркитанток был ей в общих чертах понятен. Что же, не все так плохо. Разумеется, королевич Владислав очень приятный молодой человек, весьма воспитанный кавалер и пылкий любовник, но… разве она виновата, что попала в плен? Надо было лучше следить за своей возлюбленной! К тому же, откровенно говоря, герцог Иоганн Альбрехт смотрелся куда выигрышнее на фоне польского принца. Он был уже зрелый и сильный мужчина, а Владислав – всего лишь мальчишка в короне. И самое главное… тот, кого наемники фамильярно называли Странником, был ее первой любовью! Когда сияющий как новенький злотый Янек подал ей еду, Агнешка восприняла это как должное. Правда. она надеялась, что с ней разделит трапезу… один человек, но, поразмыслив, решила что у того и так много забот, к тому же ей совершенно нечего надеть… и вообще! Впрочем, поданный ей бульон был наварист, курятина нежна, а ягоды показались даже изысканным лакомством. Право же, жизнь налаживалась. Пока она изящно обгладывала крылышко, прислуживавший ей Корбут налил в чашку подогретого вина.

– Прошу вас, прекрасная панна, – робко предложил он ей напиток, – это вино, конечно, недостойно вас, однако ничего лучшего тут нет. А вам нужно подкрепиться.

– Благодарю, – улыбнулась королева его грез и протянула руку за чашкой.

Укутывающий девушку плащ чуть соскользнул, и взору юноши открылись тонкая шея и прекрасное плечо совершенно мраморной белизны. Дыхание Янека перехватило, руки задрожали, а язык онемел. Нимало не смутившись, Агнешка поправила свое одеяние, как будто рядом с ней стоял не мужчина, а резной комод.

– Давно ты здесь? – поинтересовалась она, насытившись.

– Кажется, целую вечность… – пролепетал в ответ юноша, у которого перед глазами все еще трепетала тонкая жилка на молочно-белой шее.

– Вечность – это много. – Прекрасное лицо панны тронула тонкая улыбка. – Как ты попал в плен?

– Меня захватил пан Михальский.

– А, это, наверное, тот шляхтич, что охраняет герцога, – наморщила лобик Агнешка. – У него довольно грозный вид.

– Вы правы, ваша милость, он телохранитель русского царя и весьма опасен в бою. Мне пришлось видеть его в деле, и я до сих пор не понимаю, как мне удалось выжить.

– А скажи мне, – спросила девушка, даже не подумав притвориться, что горестная судьба Корбута ей хоть немного интересна, – кто такая госпожа Элизабет?

Лицо Янека выразило совершеннейшее отчаяние, но он был вынужден признаться, что слышит это имя впервые.

– Может, твой друг-московит знает?

– Вполне вероятно, – ухватился за эту мысль литвин, – пан Анциферов не слишком образован, однако человек он осведомленный и будет рад услужить вашей милости.

– Так спроси его, только пусть не показывается. А то вид у него какой-то… варварский…

– Так это, верно, Лизка Лямкина, – почесав голову, ответил Первушка на вопрос Янека.

– А кто она?

– Так это… – помялся он, – в Немецкой слободе живет. Муж ее трактир держит, а она сама всякой всячиной торгует, по женскому делу: лентами там, кружевами всякими. Деньги еще в рост дает, да вместо обычной лихвы[57] какой-то процунт требует.

– Процент, наверное? – поправил его Янек.

– Может, и так, – согласился писарь, – а что это?

– Ну как тебе объяснить… – задумался Корбут. – Это от латинского «про центум», то есть «сотая доля». Можно сказать, что процент это лихва и есть.

– Ишь ты, – покрутил головой Анциферов, – а что, все ляхи латинянский язык ведают, как ты?

– Многие знают, – пожал плечами литвин, – хотя большинство запомнили лишь по нескольку слов и вставляют их в разговор, когда надо и не надо, чтобы показать свою ученость.

– Точно как наши бояре, – усмехнулся Первак, – как начнут в думе говорить, то как будто Священное Писание читают – ни слова в простоте!

– А скажи мне, Незлоб, – снова начал Янек, понукаемый красноречивыми взглядами Агнешки из-за ширмы, – эта, как ты сказал, Лизка Лямкина, она с вашим государем…

– Янка, ты совсем дурак – кто же о таких делах вслух говорит? За такое можно и без языка остаться.

– Значит, это правда?

– Может, и правда, – отрезал Первушка, – я им свечку не держал. Однако наш государь – человек молодой, а царица Катерина из неметчины носа не кажет. Так что если грех и есть, то небольшой! И государь наш если и блудит, то по-тихому.

– Но ты ведь знаешь?

– Да все знают, – отмахнулся Анциферов, – но вслух не говорят, потому как у боярина Ивана Никитича Романова катов в приказе много, а язык у каждого все-таки один!

Услышав рассказ Первака, Агнешка загадочно улыбнулась. Ну конечно, она права. Да, у него была женщина, но разве может какая-то маркитантка сравниться с ней? Наверное, он не раз пожалел, что отверг ее любовь. Что же, теперь герцог может исправить эту ошибку. Она не будет слишком уж строга к нему и даст возможность заслужить прощение. Скоро он придет, и ей нужно подготовиться. Волосы расчесаны, наряда все равно нет, что же делать? Не придумав ничего лучше, девушка прилегла на оттоманку, постаравшись принять самую соблазнительную позу. «Ты все равно будешь моим, Странник», – подумала она и… скоро заснула.

Проснувшись утром, панна Карнковская поняла, что ее ожидания не оправдались, и, по крайней мере, нынешней ночью ее никто не посетил. Это было обидно. За ночь воздух остыл, в шатре было холодно, а надеть все еще нечего. К тому же мочевой пузырь настоятельно напоминал о своем существовании, а каким образом его можно опорожнить, было совершенно неясно. Ее слуги, или охранники, бессовестно дрыхли у входа в шатер, завернувшись в тулуп. «Им-то, наверное, тепло», – разозлилась Агнешка и страшно захотела пнуть кого-нибудь из них в бок. Однако осуществить это желание не получилось, потому что московит проснулся и, увидев стоящую перед ним закутанную в плащ девицу, сладко потянулся и поприветствовал ее: