Читать книгу "От золотого тельца до «Золотого теленка». - Елена Чиркова"

В рассказе Михаила Зощенко «Попугай», написанном в 1923 году, когда новой экономической политике было всего пару лет, герой вспоминает время, когда в городе голодали, «хлеб был в диковинку», и его ездили менять в деревню – крестьяне «неплохо жили». Им из города везли «инструмент и драгоценные изделия и ценности всякие». Одна «баба» повезла в деревню «небольшое зеркальце», рассчитывая выменять на него пуд муки, а там «часишки, зеркала, рояли – в каждой избе», и за ее зеркало лишь шесть куриных яиц дают. Чтобы выменять муку или крупу, нужно привезти такое зеркало, «чтоб и ноги видать было». Герой рассказа решился везти экзотическую птицу – попугая, которого сам купил за восемь-десять фунтов хлеба. В первой деревне дают полпуда ядрицы, а когда он добирается до деревни, где находит любителя попугаев, готового купить птицу по щедрой цене, та от мытарств уже издохла. Здесь дело не только в недостатке продовольствия в городе, но и в гиперинфляции – никто не хочет ничего менять на быстро обесценивавшиеся бумажные деньги.

***

В первые годы советской власти практически отсутствовало регулирование эмиссии, выпуск новых денег производился без ограничений. Декретом СНК от 5 мая 1919 года эта практика была узаконена: эмиссию было разрешено осуществлять «в пределах действительной потребности народного хозяйства в денежных знаках». Печатание денег было необходимо власти для получения доходов, то есть сеньоража (дохода сеньора) или инфляционного налога. Роль этого источника в 1918–1921 годах была велика: прочие доходные статьи бюджета сводились к минимуму. Как выразился Кейнс, «Советское правительство совершенно открыто усматривало в инфляции средство обложения». Сеньораж не может решить бюджетные проблемы полностью: гипотетически при бесконечной скорости печатания денег можно собрать в виде дохода лишь небольшую долю ВНП – известный американский экономист Филипп Кейган оценивал ее в 10%.

Дефицит бюджета вырос с 67% в 1918 году до 84% в 1921-м. В 1918–1919 годах доход от эмиссии покрывал его, в 1920–1921-м – уже нет. Так как бюджет сокращался из-за натурализации расчетов, реальный дефицит бюджета падал, но реальный эмиссионный доход сокращался еще быстрее. С момента, когда рост цен стал обгонять рост выпуска бумажных денег, для получения стабильных доходов от эмиссии требовалось ее увеличение, что еще больше повышало скорость обращения денег и темпы их обесценивания, снижая реальную ценность вновь выпущенных. С ноября 1917 года по июль 1921-го номинальная денежная масса выросла в 119 раз, цены – в 7912 раз. При этом реальная стоимость денежной массы упала с 1919 млн до 29 млн дореволюционных рублей, то есть в 66 раз.

У эмиссии новых денег имелась и идеологическая подоплека. Руководители диктатуры пролетариата верили, что увеличением их предложения можно вызвать смерть финансовой системы – пережитка капитализма, который мог существовать только во время переходного периода к коммунизму. Полагали, что при высокой скорости роста предложения денег новые выпуски в пределе приведут к нулевой покупательной способности денежной массы. Но пока существуют денежные платежи (те же налоги), деньги будут иметь некоторую стоимость, и устранить денежное обращение путем эмиссии новых денег невозможно. В отмирание денег верили, полагая, что из-за быстро снижающейся покупательной способности рынок начнет их бойкотировать и перейдет к бартерному обмену. Ставился логический знак равенства между деньгами вообще и бумажными деньгами. Устранение бумажных денег означало не устранение денег вообще, а замещение их товарами, например, подсолнечным маслом или даже фальшивыми деньгами.

Константин Паустовский описал этот процесс в автобиографической «Повести о жизни» (1945–1963). На Украине Гражданская война, и постоянно меняется власть. Киев сначала заняли немцы, назначили марионеточного гетмана, потом в город вошел Петлюра, затем его взяли советские войска, их выбил Петлюра, Деникин тем временем стоял на подступах. При немцах обращались марки, Петлюра печатал свои купюры «жовто-блакитных» цветов, и сдачу в магазинах давали «серыми бумажками», на которых «едва-едва проступали тусклые пятна желтой и голубой краски», их с недоумением рассматривали «и соображали – деньги это или нарочно».

Фальшивые деньги ходили свободно и по тому же курсу, что и настоящие: их «было так много, а настоящих так мало, что население молчаливо согласилось не делать между ними никакой разницы». Мало того что не было ни одной типографии, где бы не выпускали поддельные петлюровские ассигнации, «многие предприимчивые граждане делали фальшивые деньги у себя на дому при помощи туши и дешевых акварельных красок».

Некий пан Куренда изготавливал сторублевки, на которых были изображены «две волоокие дивчины в шитых рубахах, с крепкими голыми ногами. Дивчины эти почему-то стояли в грациозных позах балерин на затейливых фестонах и завитках». Пан Куренда считал, что «фестон есть альфа и омега петлюровских ассигнаций» и вместо этих двух украинских паненок можно «без всякого риска нарисовать телеса двух полных женщин, таких как мадам Гомоляка. Это не важно. Важно, чтобы этот фестон был похож на правительственный. Тогда никто даже не подмигнет этим пышным пикантным дамам и охотно разменяет вам ваши сто карбованцев».

***

Политика в сфере денежного обращения изменилась с середины 1921 года, с переходом к нэпу, когда были реабилитированы денежные расчеты. В 1921 году зарплата стала вновь выдаваться деньгами, а не карточками, была восстановлена плата за услуги, отменено рационирование потребительских товаров. Государственные промышленность и торговля должны были работать на основе хозрасчета, материалы и сырье – покупаться, труд – оплачиваться, а необходимые средства нужно было получать за счет продажи продукции. Опять вошло в обиход слово «деньги», стыдливо замененное во время военного коммунизма «совзнаками».

Переход к нэпу увеличил спрос на деньги, но цены не стабилизировались, что связано со значительной эмиссией того периода. Советская власть попыталась сбалансировать бюджет путем введения ряда налогов: сельскохозяйственного (50% отмененной продразверстки), налогов на частные и государственные предприятия, подоходного и других, например, военного налога (на не имевших права служить в Красной армии). Ставки были не очень высоки, например, ставка подоходного составляла от 2 до 30%. По подсчетам Григория Сокольникова, в 1922–1926 годах занимавшего посты замнаркома финансов, наркома финансов РСФСР и СССР, налоги в России в 1924–1925 годах были ниже, чем в дореволюционной России, где налог составлял в среднем эквивалент 11 червонных рублей на душу в год, а в Советской России – семь.

Введение денежных налогов не могло сразу привести к равновесию в государственных финансах. Госаппарат был громоздким. В результате резкого перехода на денежные расчеты у предприятий возникла потребность в ликвидности, и они были вынуждены продавать свою продукцию очень быстро, дешево, иногда в убыток. Тресты конкурировали друг с другом, пытаясь продать даже материалы и оборудование. Свою лепту внес и неурожай 1921 года. Госбюджеты 1921–1922 годов были сведены с огромными дефицитами, покрытыми за счет эмиссии. С 1 июля 1921 года по 1 января 1923-го денежная масса возросла в 850 раз. Однако новые выпуски денег усваивались оборотом менее болезненно, и кривая цен с переходом к нэпу замедлила подъем. За этот срок цены возросли «всего» в 263 раза, реальная денежная масса увеличилась более чем в три раза, что привело к увеличению доходов от эмиссии. Начинает падать ее значение как источника дохода бюджета: в первом квартале 1922 года она составила 87% доходов, в четвертом – 43%.