Читать книгу "Чистый углерод. Алмазный спецназ-2 - Александр Бушков"

— Я в игре? — спросил Мазур.

— А то! На первом плане. Как весомый живой аргумент… — Лаврик задумчиво протянул: — А соображалка у них работает… Если послать к тебе милого молодого человека или милую эмансипированную девицу с бесшумным пистолем — будет лишний свидетель. Убирать его — снова лишние свидетели. Вывезли в море на лодке, насвистев, будто ты уже в общем розыске, аэропорт и вокзалы перекрыты, так что в нейтральных водах ждет судно, а в море дать по башке и притопить — сразу несколько лишних свидетелей. А так, — он кивком показал на окно, за которым слышался шум новых машин и оживленные разговоры, — гораздо изящнее и безопаснее. Учитывая, что у них шестерит министр внутренних дел, он же шеф жандармов… Смекаешь?

— Ну да, — сказал Мазур. — В самом деле, изящно. «Вооружен и очень опасен».

Ни в одной стране мира, будь то суперневыносимая демократия или жутчайшая диктатура, ни спецслужбам, ни полиции никогда не отдают письменных приказов «Живым не брать». Иногда это делается устно: вспомним капитана Жеглова: «В связи с опасностью вашей банды имею указание живыми вас не брать!» Иногда в ход идут другие примочки. В Ньянгатале давным-давно придумали нехитрую, но эффективную штуку. Порой в приказе на захват гангстера или террориста-партизана, или объявлении с фотографией и огромной шапкой «РАЗЫСКИВАЕТСЯ (их здесь обожают расклеивать, как когда-то любили на Диком Западе) присутствует завершающая фраза «ВООРУЖЕН И ОЧЕНЬ ОПАСЕН». Каждый сопливый стажер знает: это и есть категорическое указание живым данного экземпляра не брать, валить на месте. Как когда-то корсиканские головорезы де Голля, если был устный приказ, палили в затылок средь бела дня террористам из ОАС прямо в центре Парижа. И еще одна выгодная сторона: исполнители вроде тех, что только что спалили домик Мазура, обычно так до конца жизни и не знают, кого именно они стукнули. Поступил приказ сверху, завершавшийся всем известной фразой — и был старательно исполнен. Сам Мазур до сих пор не знал, зачем и почему ему приказали провести две акции именно так, как он их провел — ручаться можно, никогда и не узнает…

— Единственный верный вариант, — кивнул Лаврик. — Учитывая, что у них шестерит… ну, я это уже говорил. Все сходится, и по времени тоже: радист отстучал в столицу подробные инструкции, кто-то в темпе спустил с цепи министра, министр быстренько сыграл втемную своих здешних орлов, орлы были на высоте… Что ты морщишься?

— Снять бы эту дрянь побыстрее, — сказал Мазур. — Нога зудит и чешется…

— Игорь уже едет с инструментами, потерпи немного… — он прислушался к звукам, доносившимся с первого этажа. — Порядок. Ребята уже собираются в темпе. Пора отсюда линять насовсем. «Желтяки» — ребята хваткие, когда закончат с домиком, обязательно начнут шляться по окрестным домам и опрашивать соседей. Конечно, им таких инструкций министр не давал, но дело они знают, действовать будут по обычной процедуре. Нас, конечно, уличить не в чем, но лишний раз светить наши рожи ни к чему. Домик был снят через третьих лиц, концы в воду, да и заподозрить мирных байкеров вроде бы не в чем. Захотели — приехали, захотели — уехали, нрав у них такой. Вот кстати. Ты пока что все свои документы засунь подальше и не свети.

В общий розыск тебя пока что не объявляли, но все равно, в данном конкретном регионе русский адмирал Кирилл Мазур — персона нон грата. Даже хуже. Персону нон грата просто из страны вышвыривают, а ты проходишь как злодейский похититель алмазов…

— А без документов как, ежели что?

— А дядя Лаврик на два хода вперед не думает? Есть уже для тебя даркон.

— Чего? — вытаращился на него Мазур, прекрасно знавший, что дарконом именуется израильский паспорт.

— А что? — прищурился Лаврик с несомненной подначкой. — Ты антисемитом заделался на старости лет? Сроду за тобой такого не замечал, особенно если вспомнить твою Беллочку Ройзман…

— Иди ты, — сказал Мазур. — При чем тут антисемитизм? Просто даркон для Ньянгаталы — неудачная ксива. Израильтян тут полно — и военных, и гражданских спецов, и бизнесменов. Еще нарвешься на «земляка», а я на иврите знаю одну фразу…

— Не забыл? — прищурился Лаврик.

— Помню. Ани охуяв лаалот пизга хазу. «Я должен подняться на эту вершину». Ну, и еще полдюжины непечатных словечек. С таким убогим багажом любой настоящий израильтянин меня раскусит в два счета. В полицию не побежит, но получится как-то неудобно…

— Да ладно, — сказал Лаврик, ухмыляясь во весь рот. — Это я малость шучу на радостях. Вернее, не совсем шучу. Это в наше время поддельная ксива долго именовалась «картон» — под влиянием творчества Юлиана Семенова. А буквально в последние дни вместо «картона» стал распространяться «даркон». Молодое поколение со своим жаргоном, знакомый процесс… Держи. Этот-то у тебя отторжения не вызывает?

— Ни малейшего, — сказал Мазур, взяв чуточку потрепанную зеленую книжечку с прекрасно знакомым затейливым гербом.

В самом деле, все равно что встретить старого друга…

Он уже бывал австралийцем, покинувшим родину в малолетстве и с тех пор шатавшимся по свету. Австралийский рубаха-парень со своей коронной шуточкой про незадачливого дедушку, который однажды от большого ума решил выбросить завалявшуюся в чулане кучу старых бумерангов…

Ну да, в меру потрепан, выдан давненько — но все же не столь измят и засален, как паспорт простого бродяги. На сей раз австралиец будет малость респектабельнее, при галстуке и очечках — значит, это надо учесть и говорить на английском с австралийским выговором почище, интеллигентнее, не употребляя тех простонародных жаргонизмов, что уместны лишь в устах бродяги. Питер Энеи — ну что ж, вполне пристойно. Однажды в подобный картон-даркон ему влепили длиннющую, непроизносимую фамилию — с дальним расчетом, конечно, чтобы всякий ее услышавший через пять минут уже не мог повторить, а через десять — забывал напрочь…

— Устраивает, я смотрю? — ухмылялся Лаврик.

— Более чем, — сказал Мазур. — Так-так-так… И российская въездная виза имеемся. Что, по нему и домой лететь?

— Может быть, — сказал Лаврик. — Как запасной вариант. Смотря как у нас пойдут дела в столице — а там будет еще дельце, уже не имеющее отношения к Олесе и ее шайке…

В мансарду поднялся самый желанный сейчас для Мазура человек — доктор Серж, он же Игорь Иванович. Мазур усмехнулся:

— Как говорила шлюха в каком-то романе — мне ложиться, или как?

— Да сидите, — сказал Игорь Иванович, проворно извлекая из того самого чемоданчика сверкающую пилу. — Лечь все равно некуда, на пол разве… Ногу уприте пяткой в пол и не шевелите оною.

— Ты что это на бутылку поглядываешь? — хмыкнул Лаврик.

— Где операция, там и наркоз, — сказал Мазур. — Святое дело.

— Логично… — сказал Лаврик, взявшись за сосуд. — По капельке можно, мы свою меру знаем…

Очередную хазу — сколько их, таких, мимолетных, было в жизни? — они покинули беспрепятственно — Мазур в машине Багрова, Лаврик со своей оравой — на ревущих двухколесных мастодонтах. Жандармы и не тормознули — видимо, еще не получили приказа на опрос соседей. Если подумать… Кто-то мог видеть, как из домика, от которого остались одни головешки, в домик байкеров переходил чуточку странный человек: в костюме и при галстуке, одна нога обута, другая в гипсовой повязке, но ступал на нее сей персонаж, как на здоровую.