Читать книгу "Берегиня Иансы - Марина Ефиминюк"

– Да, пожрать эта наследница Верховной горазда! – уже в третий раз шептал на ухо своему наперснику щербатый молодец, широкоплечий, мощный, но невысокий, который заполнял собой крохотную столовую, закрывая раздражающий яркий свет, что падал из окна. На улице царила почти удушающая летняя жара. Солнечные лучи больше не восхищали, скорее заставляли морщиться. Они доводили до помешательства, хотелось ударить кулаком по столу и обложить всех некрасивыми словами. Кстати, на ругательства память оказалась щедра. Имени своего припомнить не выходило, зато на ум так и лезли разные скабрезные выраженьица.

Второй парень – напротив, высокий, худой, моложавый, с почти девичьими нежными чертами, – прищурившись, в очередной раз повторил:

– Говорю ж тебе, она только возродилась, вот и ест за обе щеки.

Они сидели на противоположном от меня конце стола, говорили едва слышно, но отчего-то их голоса оглушали, и оттого ломило виски.

И это злило. Очень-очень злило.

Их юные лица, загорелые и здоровые, вызывали у меня чувство глубокого отвращения. Но самое ужасное – оба молодца казались до боли знакомыми. Могу дать руку на отсечение – в прошлом мы сталкивались, и неоднократно. Только где и при каких обстоятельствах – вспомнить не выходило, как ни напрягалась пустая, будто кошель нищего, голова. И от осознания собственного бессилия к ярости приплеталась неудовлетворенность. Я старалась лишний раз не глядеть на сотрапезников, только в тарелку с наваристой чечевичной похлебкой, но как можно было пропустить нескромные комментарии…

– Худая какая, – не унимался первый, – вот и трескает за троих.

И ведь действительно, чем больше я ела, тем сильнее меня мучил голод, как будто внутри поселился ненасытный червь.

Меня привели в дом Старейшин. Тут же дали умыться, выделили одежонку, великоватую, не по размеру сорочку с расшитым воротом и длинную юбку, на голову заставили повязать косынку. Я сделала неуклюжий шаг, и подол тут же обернулся вокруг ног, будто бы в той, позабытой жизни, я никогда не носила женских одежд. Потом меня с торжественностью и осторожностью усадили в крохотной комнатке с большой печью, заполнившей почти треть пространства помещения. Тут же поместились длинный стол, две лавки. На грубых, будто бы на скорую руку сколоченных полках – чугунки да глиняные посудины.

Вокруг, изредка толкая меня упругим задом, суетилась и тем самым досаждала мне уже знакомая дородная женщина. Она со всей возможной тщательностью старалась услужить, а потому то ставила плошки, то убирала. То нарезала горячий, сладко пахнущий хлеб, то отчего-то забирала его прямо из-под рук, так что я даже не успевала и кусочка схватить.

От вида дымящихся картофелин и квадратика тающего масла комнатка закружилась перед глазами.

– Господи, – снова зашептал первый, зачарованно следя за тем, как я за обе щеки запихивала размятую в кашицу картошку, – ну и глазищи у нее. Глянь, какие страшные. Смотрит – как иголкой колет.

– Да ясноокая она! – рявкнул второй, и от его громоподобного вскрика-всплеска у меня зазвенело в ушах, словно я находилась в звоннице, а беруши забыла и теперь глохла от каждого колокольного удара.

Еще хозяйка, как назло, гремела чугунками да ухватом, будто хотела довести меня до белого каления.

Низкая дверь горницы отворилась и заскрипела так, что у меня свело зубы. В комнату скользнула брюхатая кошка, облезлая и худая, с выпирающими ребрами и надутым шариком пузом.

– Иван, а ты слыхал, Катерина поделилась, мол, девка ничего не помнит, – горячо зашептал надоевший толстячок и очередной раз бесцеремонно кивнул в мою сторону.

– Язык у твоей Катерины слишком длинный. И у тебя, Петр, тоже, – кашлянул Иван. – Это не девка, это Берегиня.

– Берегиня, но все равно девка, – согласился тот и закрестился, зыркнув сначала на меня, потом на приятеля и на хозяйку тоже: – Вот те крест, не помнит ничего.

– Петр, замолчи, – пробормотал Иван, краснея.

– Да нет, ты ж посмотри на нее, она совсем на дурочку похожа!

Я прищурилась и шумно проглотила кусок. Слушать мальчишек становилось совсем невыносимо.

– Петька, – Иван покрывался красными пятнами, – закрой рот. Она, может, память и потеряла, да не слух.

– Все ты обидеть норовишь, – надул блестящие мокрые губы его приятель.

Чувство голода у меня вдруг прошло, и живот показался до отвращения набитым. Последняя картофелина и вовсе встала у самого горла, как будто хотела выбраться обратно в тарелку.

Я откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. В голове жужжали крохотные железные пчелки, все громче и громче, намереваясь совсем свести меня с ума. Глухо застонав, я растерла лицо.

– Это хорошо, – вдруг снова тихонечко заговорил неугомонный Петр, – что она того. – Он выразительно постучал кулаком по столу, заставив меня сморщиться, как от протухшего моченого яблока. – Мы можем следить за ней по очереди. Никуда не сбежит, она ж не знает, где деревня находится…

– Петр, заткнись, – уже сквозь зубы прорычал Иван.

Мне сделалось смешно.

И вдруг я все вспомнила. В один момент. Память не накрывала, не заставляла захлебываться нахлынувшими мыслями и эмоциями. Я просто открыла глаза, и как будто налетел мимолетный горячий ветер, растрепал волосы, а потом затих, и я уже все знала. Воспоминания неожиданным образом заменили клокочущую внутри ярость. Звуки стихли, и голоса мальчишек вновь превратились в неразборчивое бормотание. Едва различимое, но не ставшее менее досадным.

Петр и Иван – двое мальчиков-Хранителей из отряда Степана Тусанина. Как же он мечтал избавиться от этой парочки и вернуть их обратно в родительский дом! Но ведь нет, они тоже рождены править! А этот старик в храме – Старейшина Иансы. Конечно, именно он выставил нас с Василием Лопатовым-Пяткиным из деревни и тем самым подписал смертный приговор нам всем. Господи, он просто не подозревал, насколько граф душевно болен, как сильно разъела его ненависть. Значит, не все жители скрытой деревни погибли, и кому-то удалось спастись той страшной ночью.

Я усмехнулась, дернув губами. Наверное, стоит поблагодарить Бога: впервые за долгое время обстоятельства складываются в мою пользу! Все думают, что я сумасшедшая, позабыла прошлое. Все к лучшему! По крайней мере пойму, как я здесь очутилась после…

После гибели?

Вот и открылся окончательный смысл слов Верховной. Я прекрасно помню жуткое ощущение бесконечного пространства за спиной, когда сорвалась в глубокую пропасть, и последнее желание: узнать, что случилось бы ПОТОМ. А потом, как оказалось, ничего нет – пустота и невыносимая боль пробуждения. И вот я в деревне Хранителей, за меня отдал свою жизнь дракон Степана. Теперь его душа вернулась к Тусанину. Только успокоится ли Хранитель на том свете? Вряд ли. Наверное, только с моей смертью.

Все к лучшему. Скорее всего, за мной уже начали охоту королевские ищейки. Пусть недолго, но здесь, у Хранителей, я смогу отсидеться. За это время снаружи, во внешнем мире, все поутихнет, а уж потом я спокойно и без неприятностей доберусь до Роси. Неожиданно всплыл образ Николая, и сердце защемило незнакомо, непривычно, даже полный живот свело судорогой. Жив ли?