Читать книгу "Наука Ренессанса. Триумфальные открытия и достижения естествознания времен Парацельса и Галилея. 1450–1630 - Мари Боас Холл"

Его первое заключение было следующим: подзорная труба (occhiale, слово telescope появилось только в 1611 г.) может использоваться в военных целях и на море – не слишком оригинальная идея, поскольку голландцы ее уже использовали. Но вскоре Галилей сделал свою occhiale намного более мощной, чем все, созданные ранее в Голландии, и взглянул через нее на ночное небо. Такое простое действие – но именно оно положило начало революции в астрономии. По мере усовершенствования подзорной трубы были открыты новые факты, и стало очевидно, насколько неэффективны наблюдения невооруженным глазом.

Понятно, что первым объектом наблюдений для Галилея стала Луна. Он был первым, увидевшим больше, чем тени, изрядно приукрашенные воображением. Он узнал горы и немного позже придумал, как оценить их высоту по длине тени. Он обнаружил обширные долины, которые принял за моря (и они до сих пор так называются). Он писал:

«Любой, кто хочет возродить старое пифагорейское мнение, что Луна – как другая Земля; ее более яркие части могут представлять сушу, а более темные – моря… Я никогда не сомневался, что, если взглянуть издалека на нашу землю, освещенную солнцем, сухопутные регионы будут казаться ярче, а водные – темнее»[194].

С типичной тонкостью он объяснил парадоксальное мнение, что неровные поверхности отражают больше света, чем гладкие, и почему края Луны всегда кажутся гладкими при рассмотрении невооруженным взглядом. Также он описал пепельный свет Луны («старая Луна в руках новой Луны») и привел доводы в пользу взгляда, которого уже придерживались некоторые астрономы, о том, что это слабое свечение Луны происходит за счет солнечного света, отраженного от Земли. Все это подразумевало, что Луна, небесный статус которой никем не подвергался сомнению, подозрительно похожа на Землю. Это был серьезный удар по аристотелевскому разделению Вселенной на земную и небесную части, а значит, и косвенный аргумент в пользу Коперника. Если доселе неосознаваемая земная природа никогда не препятствовала вращению Луны, почему не может вращаться Земля?

Далее Галилей обратился к звездам. Его потрясли два факта: во-первых, через телескоп фиксированные звезды не выглядели больше – только ярче; во-вторых, теперь он мог видеть намного больше звезд. Когда он обратил свое внимание на планеты, они оказались «шарами идеально круглыми и определенно ограниченными, выглядевшими словно маленькие луны, залитые светом». Но звезды не выглядели физическими телами, даже при сильном увеличении. Телескоп лишал звезды их «искрящихся лучей», не увеличивая их, как другие объекты, и не выявляя их физической природы. Таким образом, телескоп подчеркнул разницу между планетами и фиксированными звездами. Более того, множество звезд, невидимых невооруженным глазом, но отлично видных в телескоп, показало, какая огромная часть Вселенной доселе оставалась скрытой. Тайна Млечного Пути – что это, туманная река света или скопление звезд? – теперь была раскрыта. Млечный Путь – это, безусловно, скопление звезд, очень близко расположенных друг к другу. Галилей сделал вывод, что все объекты, названные туманностями, также состоят из множества маленьких звезд.

Но больше всего он радовался открытию четырех новых планет (так он их назвал), четырех спутников (или лун) планеты Юпитер. В честь правящего в Тоскане семейства они получили имя Звезды Медичи. Их открытие стало результатом удачи и упорных наблюдений. 7 января 1610 года Галилей, наблюдая через свой лучший телескоп за Юпитером, заметил три маленьких звезды, расположенные в одну линию с планетой (две на востоке, одна на западе), которых он не видел раньше. Естественно, он принял их за фиксированные звезды. На следующую ночь, взглянув на Юпитер, Галилей обнаружил те же три звезды, расположенные в одну линию, но теперь они были к западу от планеты. Галилей предположил, что Юпитер переместился. Но движение Юпитера в этот период было ретроградным, так что три звезды, если они действительно фиксированные, должны были оказаться к востоку от планеты. Всю зиму Галилей вел наблюдения каждую ночь и пришел к выводу, что изменения, которые он видел, вызваны вращением вокруг Юпитера четырех звезд. Это было лучшее свидетельство правоты Коперника.

Галилей писал:

«Кроме этого, мы имеем великолепный и наияснейший довод для устранения сомнений у тех, кто спокойно относится к вращению планет вокруг Солнца в коперниковской системе, но их беспокоит движение Луны вокруг Земли и одновременное их совместное годичное движение вокруг Солнца. Некоторые даже считают необходимым отвергнуть такое строение Вселенной как невозможное. Но ведь у нас есть всего лишь одна планета, вращающаяся вокруг другой, в то время как обе движутся по большой орбите вокруг Солнца. Наши глаза показывают нам четыре звезды, которые движутся вокруг Юпитера, как Луна вокруг Земли, в то время как все они совершают оборот вокруг Солнца за двенадцать лет»[195].

«Звездный вестник» (Sidereal Messenger)[196], опубликованный на латыни весной 1610 года, был трудом, имеющим чрезвычайно большое значение. В нем описывался оптический инструмент, доселе почти неизвестный и никогда ранее не использовавшийся в астрономии. Также показано, как этот инструмент революционизировал науку. Галилей стал самым знаменитым астрономом в Италии, а слава об итальянской науке распространилась по всему миру с удивительной скоростью. Сэр Генри Уоттон, тогда бывший английским послом в Венеции, приобрел экземпляр «Звездного вестника» в день публикации, с восторгом прочитал и отправил в Англию, чтобы развлечь короля, пообещав достать также телескоп. Причем его восторг был вызван не просто новыми диковинами – хотя ими тоже, – а скорее тем, что, по его мнению, маленькая книжица явилась революцией в астрономии. Он писал:

«Галилей сначала ниспроверг всю прежнюю астрономию… а за ней и астрологию. Автор станет или знаменитым… или смешным»[197].

Уоттон оказался пророком. Галилея считали то знаменитым, то нелепым, в зависимости от того, какую астрономическую доктрину предпочитал его собеседник.

«Звездный вестник» имел огромный успех. Все, кому удалось его прочитать, мечтали заглянуть в волшебную подзорную трубу. Исключение составили разве что самые упрямые «крепкие орешки», заранее убежденные, что чудеса кроются в оптике, а не на небесах. Вероятно, слишком долго с помощью оптики создавались научные иллюзии. Ни один оптик не мог так отшлифовать линзы, как это делал Галилей, и его линзы пользовались огромным спросом. Он смог бы заработать состояние, если бы организовал мастерскую по производству линз (как он сделал для своего геометрического компаса). Он лично надзирал за изготовлением многих инструментов, которые отправлял высокопоставленным людям, имевшим возможность поспособствовать его карьере. Ученые, считал он, должны уметь зарабатывать себе на жизнь – вскоре этим же занялся Кеплер. Галилей испытывал гнев и презрение к астрономам, которые не могли найти способ, чтобы увидеть все то, что видел он. (Ну а мы склонны их простить, и с нами согласится каждый, кто хотя раз смотрел на небеса в театральный бинокль, по оптике и увеличению аналогичный первому телескопу.) Но люди, пытавшиеся без успеха разглядеть в небе новые чудеса, теперь не довольствовались сомнениями – они насмехались, представляя Галилея чудаковатым профессором, сбивающим с толку людей.