Читать книгу "Японская олигархия в Русско-японской войне - Окамото Сюмпэй"

Кацура, очень расстроенный неожиданным мятежом, вскоре восстановил самообладание и 18 сентября писал Ямагате следующее:

«Не по своей воле я так долго не писал Вам, будучи крайне занят последними происшествиями. Я поздравляю Вас с тем, что Вы чувствуете себя все лучше и лучше. Бунт в столице действительно превзошел все мои ожидания. Я ужасно сожалею об этом; так получилось, потому что наша предварительная информация была ложной. Однако теперь, когда все позади, мне кажется необходимым принять чрезвычайные меры, чтобы успокоить народ как можно быстрее. Сперва мы прибегли к таким мерам, как объявление военного положения и указ о контроле за прессой. В конце концов, мятеж ведь был вызван плохими элементами нашего общества, которые получили возможность агитировать хорошие. Когда волнение народа уляжется, его здравомыслие день за днем начнет восстанавливаться. Между тем, если правительство будет действовать со всей искренностью, достичь его первоначальных целей окажется не так уж сложно. Нет, я верю, что мы должны достичь наших целей любой ценой. Мне есть о чем поговорить с Вами, не только на тему теперешней ситуации, но и о будущем. Однако из-за чрезвычайной занятости я не могу сделать этого прямо сейчас. Я навещу вас в ближайшем будущем, а пока осведомляюсь о Вашем здоровье в этом коротком письме.

Искренне Ваш

Кацура Таро».

20 сентября Ямагата, который все делал очень осторожно, написал командующему Ояме письмо с просьбой усилить контроль над войсками:

«Я уверен, что Вы рады долгожданному заключению мира. Однако этот мир не отвечает желаниям народа. Люди ожидали в свете наших побед получить абсолютную власть победителя. Газеты в Токио и провинциях критиковали власти, и меня в том числе. В результате простой люд стал неожиданно мятежным. В итоге нам пришлось объявить военное положение в столице. Это достойно сожаления. В провинциях это еще продолжается, и наши местные власти делают все, что могут, чтобы подавить это движение. Меня особенно волнует, что же произойдет в тот день, когда мы обменяемся ратификациями. Если это возбуждение охватит миллион наших солдат, как в стране, так и за рубежом, это будет действительно серьезно. В качестве превентивной меры я проконсультировался с военным министром и настоящим прошу Вас принять соответствующие меры, чтобы эта волна возбуждения не подействовала на Маньчжурскую армию».

Между тем правительство послало своим представителям в Англию, в Соединенные Штаты, в Корею и в Китай телеграммы следующего содержания, за подписью министра иностранных дел Кацуры Таро:

1. «Днем 5 сентября состоялась демонстрация против мирного договора в Токио. Вечером демонстранты начали некоторые беспорядки и один или два раза имели столкновения с полицией, но полиция без труда утихомиривала их. Демонстрации могут происходить и в дальнейшем, но повода для беспокойства нет. Я информирую вас об этом заранее, потому что газеты могут преувеличить произошедшее».

2. «7 сентября. Сегодня мы объявили военное положение в Токио и окрестностях не потому, что произошли какие-то значительные инциденты, а только для того, чтобы не дать плохим элементам общества нанести вред хорошим, извлекая для себя выгоду из демонстраций против мирного договора, а газетам не дать ввести народ в заблуждение безответственными высказываниями. Этой ночью тоже была некоторая шумиха, но благодаря нашему жесткому контролю никаких несчастий не произошло».

5 октября мирный договор был единодушно одобрен Тайным советом. Император ратифицировал его 14 октября, а через два дня Кова Мондай Доси Рэнгокай была распущена. В тот же день, 16 октября, правительство впервые опубликовало мирный договор, вместе с императорским указом о восстановлении мира. Написанный Кацурой, императорский указ утверждал, что император доволен всеми условиями мира, и завершался словами: «Мы усиленно предостерегаем наших подданных от выражений необоснованной гордости и приказываем им заняться своими делами и делать все, что в их власти, для того, чтобы усилить империю».

В конце концов 29 ноября правительство отменило военное положение[100]. 7 января 1906 года кабинет Кацуры ушел в отставку после того, как находился у власти четыре года и семь месяцев, и был сформирован новый кабинет Саендзи. Саендзи, Хара и Мацуда оказались в нем единственными членами Сэйюкай — так было выполнено давнишнее обещание Кацуре.

Так окончился мятеж в Хибии.

Такекоси, биограф Саендзи, писал, что после мятежа в Хибии Кацура приблизил Саендзи и попросил его принять пост премьера.

«По идее Кацуры, князь, не любивший никаких беспокойств, не должен был принять эту ответственную должность, а получив отказ, Кацура сказал бы, что раз так, то он неохотно, но остается на своем посту еще какое-то время, а следовательно, князь, вместе с Сэйюкай, должен ему помочь. Но поскольку князь уже решился, то, услышав слова Кацуры, он сказал: «Хорошо, ради блага страны я согласен принять эту ответственную дожность», и Кацура, вопреки своим ожиданиям, оказался вынужден уйти в отставку. В это время Кацура держал Ямагату в кулаке; Ито, бывший как заноза для Кацуры, находился с почетной миссией в Корее, и если бы князь Саендзи отказался, то Кацура мог бы подумать, что весь мир принадлежит ему, но шаг князя разрушил все его замыслы. Действительно, можно сказать, что Кацура споткнулся о собственную мудрость и упал».

Передача власти произошла, несмотря на ворчание Ямагаты. О тайном соглашении не знали не только лидеры Кэнсэйхонто, но даже и некоторые члены кабинета Кацуры.

Лидеры Рэнгокай между тем сочли смену кабинета успехом своих действий против Кацуры.

Хара записал в своем дневнике 24 сентября 1907 года, что, отрицая любые личные стремления к знатности, он жаловался Ито и Иноуэ на неспособность правительства вознаградить как следует Саендзи за его огромный вклад в достижение единства нации во время войны и сотрудничество Сэйюкай с правительством во время мятежа в Хибии.

Мятеж в Хибии часто расценивают как антиамериканский. К примеру, Роберт Бутоу утверждает: «Общественное мнение Японии возложило вину на Теодора Рузвельта, а японское правительство — счастливое, что нашелся козел отпущения, — ничего не делало, чтобы избавить народ от этого заблуждения. По всей Японии прокатились антиамериканские выступления, а в Токио они были столь мощными, что правительству пришлось объявить военное положение». Доклады и воспоминания очевидцев представляют два диаметрально противоположных взгляда. Американский посол Гриском писал в своих мемуарах, опубликованных в 1940 году: «Демонстрации имели особый антиамериканский оттенок. Портреты президента Рузвельта, висевшие во многих японских домах, поворачивали лицом к стене. Я получал много анонимных писем о том, что толпа еще вернется к посольству, чтобы выразить свои чувства по поводу той роли, которую мы сыграли в лишении Японии плодов победы». Ф.М. Хантингтон Уилсон, первый секретарь посольства при Грискоме, выражал сходное мнение в своих воспоминаниях, опубликованных в 1945 году.