Читать книгу "Удар отточенным пером - Татьяна Шахматова"

– Мы уже не знаем, на каком языке говорить с нашей дирекцией, – сдвинув брови, заявил Жильцов после представления ведущего, во время которого он глядел в камеру, ловко удерживая на нижнем веке благородную слезу. – Ну ладно, он с нами не считается, с рабочими не считается, работайте, мол, за копейки, а не нравится – за забор. Но про это уже нельзя молчать. Безопасности на заводе никакой, разгильдяйство, халатность, экономят на всем. Каждый день те, кто работает в цехах или рядом с газгольдерами, утром перед работой прощаются с семьей. Каждый раз, как в последний раз идут. Город на грани химической катастрофы! Об этом разве можно молчать?

– Мы прерываемся на короткую рекламу! – гнусаво воскликнул ведущий. – После перерыва мы узнаем, как ученый-филолог Ада Львовна Миллер спасала работников завода и целый город. Тема нашей программы – «Лингвистика против произвола», или «Слово и дело». Не переключайтесь!

В те короткие секунды, что проигрывала заставка рекламной паузы, в нашей небольшой компании разыгрались сразу несколько сцен. Прокурор схватился за телефон и настойчиво потребовал у кого-то, чтобы передачу срочно сняли с эфира. Селиверстов пробормотал «какого черта» и тоже начал куда-то звонить. Виктория, проскакав на своей невероятной платформе к шкафу с одеждой, в пожарном порядке одевалась. Борис пытался выяснить, куда именно она собралась.

Я же тем временем не знал, плакать мне или смеяться, потому что каждый, кто прослушал курс органической химии, знал, что те страшно взрывоопасные, по словам ведущего, фтор– и хлорсодержащие производные насыщенных углеводородов являются не чем иным, как фреонами. Теперь уже смех был не опиатный, а самый обыкновенный смех мало-мальски образованного человека. Господи, неужели сам Жильцов писал текст для журналиста? Сколь же малое отношение к химии имел этот ударник химического производства и профсоюзный вожак! Еще больше умиляла квалификация нашей журналистики, пустившей это в эфир.

– Боря, я в студию, вызови машину с мигалкой, я должна успеть, пока Миллер дает интервью, – выкрикнула Виктория тоном, который не предполагал возражений.

Однако у Бориса возражения были.

– Вик, да на хрена? Вон товарищ прокурор сейчас просто закроет всю их лавочку, и дело с концом.

– Ни в коем случае! – отчаянно воскликнула моя тетка. – Ты что, не понимаешь?! Давай быстрее!

Не знаю, что именно понял Борис на сей раз, но, посмотрев в умоляющие глаза уважаемого эксперта, махнул рукой и, нажав на кнопку вызова диспетчера, попросил машину ко входу.

– Тут минут пятнадцать ехать, – предупредил Борис.

– С мигалками пять, – откликнулась Вика.

– Да, и с президентским кортежем! – съехидничал Борис.

– Я с вами, – вставил Селиверстов.

– Само собой.

– Предупреди, чтобы передача продолжалась…

– Ни в коем случае не прекращать!

– Давайте уже аккуратнее, тут четыре места и нас четверо.

– С чего это четверо? Борис, ты не едешь!

– Это ты, Вика, сейчас не поедешь.

– А прокурор?

– Да уже…

Наконец мы все впихнулись в машину. Селиверстов, усевшийся между мной и Викой, держал на коленях свой планшет. Эфир продолжался, и у меня снова не было возможности вставить слово о том, что фреоны, хоть и содержат фтор и насыщенные углероды, не горят ни при каких условиях и именно поэтому используются в системах пожаротушения. Как показала моя деревенская практика, это можно даже выпить с медицинским спиртом из пожарного баллона, и ничего не случится. Но сейчас было не до фреона: все смотрели шоу, боясь упустить хоть слово.

– Почему дело, кажущееся столь очевидным, приобрело такую сложную судебную историю? – спрашивал тем временем ведущий.

Миллер томно закатила глаза и поджала губы, отчего ее лицо приобрело выражение «скорбящий интеллигент», наверняка сто раз тренированное вчера вечером перед зеркалом.

– К сожалению, – начала Ада Львовна с легким вздохом, – сейчас суды назначают эксперта не только когда это необходимо, но и в тех случаях, когда специальные знания не требуются вовсе. В результате эксперт не помогает, а только запутывает суд. Возьмем дело «Русского минерала» против профсоюза. С точки зрения здравого смысла здесь все очевидно: рабочие организовали профсоюз, они недовольны рвачеством своего руководства и публикуют в газете материалы об этом для того, чтобы все работники завода знали ситуацию. Так легче организовать движение за свои права. Администрации это не нравится. По совести, по моральному закону возразить нечего, тогда юристы завода нашли повод придраться к профсоюзу формально. Рабочие – не журналисты, пишут как умеют, как получается. И вот тут-то администрация и нанимает профессионального филолога, наделенного статусом эксперта, который в буквальном смысле слова цепляется к словам профсоюзной газеты и намеренно находит в статьях то клевету, то оскорбление, то какой-нибудь вред репутации или дискредитацию. Суд вынужден принимать сторону эксперта, потому что у него научный статус, у эксперта имя, как тут поспоришь…

– И нечистые на руку эксперты этим пользуются? – в предвкушении ответа сощурился ведущий.

Миллер повела головой. Она была в длинном красном платье, которое волнами ниспадало до самого пола, оставляя открытыми только носки туфель, вернее одной туфли, потому что сидела она эффектным полубоком. Волосы Примадонны были уложены в витиеватую вечернюю прическу, оправа очков подобрана под цвет наряда. И весь ее вид говорил только об одном – о ее невероятной крутизне.

– Я бы не стала говорить «нечистый на руку». Причины могут быть разные, эксперт действительно может не разобраться в ситуации, может искренне заблуждаться…

– Но в данном конкретном случае? – настаивал молодой человек, худой и остроносый, как только что наточенный карандаш.

Примадонна снова вздохнула и сделала лицо «я не хочу об этом говорить, но как честный человек должна»:

– В данном конкретном случае экспертом по делу выступает Виктория Берсеньева – очень известный и уважаемый в городе лингвист. И я думаю, выбор администрации был не случаен. Авторитет у Виктории серьезный, особенно после действительно блестящего раскрытия убийства. Однако как раз в силу ее большого опыта в экспертном деле я не могу поверить в то, что Виктория искренне верит в злонамеренность профсоюзной организации…

– То есть эксперт попросту лжет? – предельно упростил этот сложный заход ведущий.

– Я не знаю, я уже сказала, причины могут быть разные, – скорбно прошептала Миллер, сделав на камеру большие честные глаза так, что стало ясно: «Виктория, конечно, лжет, но Миллер не может сказать об этом прямо».

После этого Ада Львовна исчезла с экрана, вместо нее в эфире жалобными голосами завопили какие-то женщины, изображая просторечие и почему-то «гэкая».

– Вот муж мой не болел, не болел, а на заводе год поработал, и все – раз заболел, два… Неделя прошла с последнего больничного, а он опять болеть хочет…