Читать книгу "Темный - Юлия Трегубова"

— И что вы теперь будете делать? — спросила Марина, которая, словно Мадонна с младенцем, сидела на кровати и качала на руках маленький, туго запеленатый сверток.

Ее формы немного округлились, плечи стали покатыми, угловатость исчезла, а выражение глаз приобрело тихую умиротворенность. Удивительно, но сейчас наконец-то проклюнулась беспробудно спящая до этого схожесть с матерью.

— Да… Займусь своим делом. Знаете, частные детективы сейчас тоже пользуются спросом, — ответил Гришин почти шепотом, чтобы, не дай бог, не разбудить розовый комочек.

— Ну да, ну да, — закивала Марина, — из вас выйдет хороший детектив, что-то мне подсказывает. Чутье у вас есть особое.

Гришин пожал плечами и задумался. Наверное, есть, черт его знает. И вот это самое чутье не давало ему покоя. Не на все смогла пролить свет Марина после того, как пришла в себя, далеко не на все. И еще это окно, настежь распахнутое в двухместном номере частной суздальской гостиницы, странные отпечатки, которые не принадлежали ни Герману, ни Светлане… Не давали покоя. Словом, и Марина, как ни силилась, не смогла разгадать эту загадку. Вот если бы заговорила одиноко стоящая церковь. Взяла бы да разомкнула свои онемевшие от долгих лет молчания уста, зазвенела бы потускневшим куполом… Но не могли стены говорить. Или люди не могли их слышать.

На тоненькой цепочке свисало и утопало в складках набухшей груди кольцо. Дымчатый топаз иногда пробуждался и начинал играть солнечными бликами, то пуская зайчиков по стене, то накапливая где-то в глубине, словно в центре невидимой вселенной, загадочный лунно-йодистый огонек.

И слышала тогда Марина странные песни, удивительные строки, неведомые доселе, приходили к ней, и она пела, пела диковинные колыбельные своему младенцу.

Воистину, кто перейдет в загробное царство – Будет живым божеством, Творящим возмездье за зло. Воистину, кто перейдет в загробное царство – Будет в ладье солнечной плыть, Изливая оттуда благодать, угодную храму.

И успокаивалось дитя, слушало, посасывая пальчик. Наливались щечки его румянцем. И, погружаясь в молочнокислую негу у полной груди, бросал ребенок совсем не детский взгляд серых, грустных глаз на материнское лицо, а потом смыкались тяжелые веки, и звучала колыбельная:

«Воистину, кто перейдет в загробное царство – Будет в числе мудрецов, без помехи Говорящих с божественным Ра».[7]

— А глаза-то папкины, — заметил Гришин, когда сверток заворочался и подал голос.

— Да, — смущаясь, улыбнулась Марина, — на Германа похож.

— А как назвали-то? — вдруг опомнился Гришин. — Я, балбес, и не спросил сразу.

— Во-о-вой, — протянула молодая мама.

— Хорошее имя. А главное, редкое сейчас. Благородное. Владимир! Ух!

И уже уходя, посмотрел бывший следователь на грустно-счастливую вдову, на оконную раму за тюлевыми шторками, и снова встало перед глазами никогда вживую не виданное окно, настежь распахнутое. Молчало оно о чем-то, скрывало, таило в себе какую-то неразгаданную тайну. И подсказывало Гришину его чутье, что не так безобидно это нечто, скрывшееся тогда в ночной мути. Аукнется еще, доберется своими лапищами.

И все-таки почему открыто было это окно? Это чертово окно…

А Марина напевала еле слышно:

Мы будем с тобою вместе, И бог разлучить нас не сможет.

И разлетались по тихой квартире слова, перебиваемые изредка чавканьем бархатного беззубого ротика.

Клянусь, что я с тобой не расстанусь До тех пор, пока не наскучу тебе[8].