Читать книгу "Американская разведка против Сталина - Николай Платошкин"

В первые послевоенные годы Филби подружился с главным контрразведчиком УСС Энглтоном, который тогда работал в Италии. И Филби и Энглтон искренне любили Италию и давали своим агентам псевдонимы в честь итальянских растений («Фига», «Роза», «Томат» и т. д.). Роднил обоих разведчиков и интерес к еврейским традициям и обычаям, что не поощрялось в британской разведке. Позднее Энглтон признавал, что научился от Филби многому, прежде всего, ничего не брать на веру, стараться все доказать[253]. Энглтон и не подозревал, что Филби помогает ему лишь для того, чтобы главный контрразведчик УСС сделал хорошую карьеру в Вашингтоне и стал для советской разведки ценным источником информации. Возможно, Филби даже рассчитывал в будущем завербовать Энглтона, так как уважал последнего за идеализм и высокий интеллект.

Находясь с 1949 года в Вашингтоне, общительный и опытный Филби установил прекрасные отношения с руководством ЦРУ, особенно с Визнером и Даллесом. Оба были снобы и любители светской жизни, и контакты с отпрыском британской аристократии им очень льстили.

Визнер любил англичан за их имперский опыт (и джентльменский снобизм, роднивший их с гарвардской элитой Америки) и считал британскую разведку своими учителями. Любимой книгой Визнера была «Ким» Киплинга, в честь главного героя которой отцом и был назван Филби[254]. Уважал Визнер офицера связи СИС и за то, что его отец был известным британским чиновником в Индии. Обычно по окончании официальных встреч с Филби Визнер доставал из бара бутылку «бурбона» и предлагал провести вечер вместе, вдали от жен[255].

Филби так характеризовал Визнера в своих воспоминаниях: «… человек сравнительно молодой для такой ответственной работы, но начавший уже лысеть и отращивать солидное брюшко. Он любил высокопарный стиль, что производило неприятное впечатление… Мои отношения с управлением координации политики (OPC. – Примечание автора) были более активными, чем с ОСО; в последнем меня интересовали лишь планы управления»[256].

Беделла Смита Филби уважал за его холодный и точный ум – в отличие от Даллеса или Визнера генерала было невозможно «уболтать» анекдотами или «разговорить» на вечеринке с большим количеством спиртного. С директором ЦРУ Филби все время приходилось держаться настороже. Отношения с Даллесом этого не требовали.

Филби считал Даллеса приятным в общении, что называется, «компанейским» человеком. Советский разведчик знал, что если позвонить или зайти к Даллесу ближе к окончанию рабочего дня, то тот непременно предложит продолжить интресную беседу в одном из баров. А поговорить на самые разные темы Даллес любил – его просто мутило от бумажной и кабинетной работы.

Опытный профессионал Филби не купился на самопиар Даллеса как самого «звездного шпиона Америки». В отличие от Энглтона Филби невысоко оценивал профессионализм и интеллектуальные способности Даллеса. Если Энглтон и даже Визнер были бесспорно преданы своему делу и не рассматривали его как обычную работу, то Даллес, по мнению Филби, был лентяем. Ему просто нравилось то, что он делал (причем скорее не сама работа в разведке, а ее антураж: таинственность, большие и бесконтрольные деньги, красивые женщины и т. д.). Ни больше, ни меньше.

Главной восходящей звездой в ЦРУ (точнее в ОСО) в то время был Энглтон, с которым Филби, естественно, возобновил прежние дружеские отношения. Филби так вспоминал об этом: «Мы обычно завтракали с ним раз в неделю в отеле “Харвей”, где он показывал, что безмерное усердие в работе было не единственным его пороком. Это был один из самых худых людей, каких я когда-либо встречал, и в то же время большой любитель поесть. Счастливчик Джим! После года совместных завтраков с Энглтоном я последовал совету знакомой пожилой дамы и перешел на диету, сбросив двенадцать килограммов за три месяца.

Наши отношения, я уверен, опирались на подлинно дружеское расположение обеих сторон. Но у каждого из нас были свои скрытые мотивы. Энглтон хотел перенести центр тяжести обменов между ЦРУ и СИС на представительство ЦРУ в Лондоне, которое было раз в десять больше, чем мое. Если бы ему это удалось, он сумел бы оказывать максимальное давление на центральный аппарат СИС, в то же время снизив до минимума вторжение СИС в его собственные дела. С точки зрения национальных интересов это было справедливо. Поддерживая со мной близкие отношения, он мог в большей степени держать меня под контролем. Я же со своей стороны охотно делал вид, что попался на его удочку. Чем больше было между нами открытого доверия, тем меньше он мог заподозрить тайные действия. Трудно сказать, кто больше выиграл в этой сложной игре, но у меня было одно большое преимущество: я знал, что он делает для ЦРУ, а он знал, что я делаю для СИС, но истинный характер моих интересов ему не был известен»[257].

С ФБР сердечные контакты Филби установить не сумел, хотя имел на сей счет инструкции британской разведки (поддерживать одинаково хорошие отношения с ЦРУ и ФБР). Однако вовсе не потому, что «проницательный» Гувер его в чем-то подозревал. Просто шеф ФБР, добившийся ликвидации УСС, был не в восторге от образования ЦРУ. Мечтой Гувера было объединение разведки и контрразведки под крышей ФБР, но этой мечте не суждено было сбыться. Поэтому раздосадованный Гувер дал своим агентам команду собирать на ЦРУ всевозможный компромат. В этой связи следили (хотя поначалу и не плотно) и за резидентом СИС в Вашингтоне.

Гувер, происходивший из семьи мелкого торговца, терпеть не мог выпускников элитных университетов и богатеньких сыночков, наводнивших ЦРУ. И эти чувства были взаимными – они распространялись даже на предпочтения в области спиртных напитков. Снобы и космополиты из ЦРУ пили бургундское и лучшие коньяки, в то время как более приземленные фэбээровцы предпочитали пиво и виски.

Филби так вспоминал об этом: «Перед отъездом из Лондона меня вызвал шеф (британской разведки). Он был в превосходном настроении и развлекал меня рассказами о самых щекотливых случаях из области отношений между английской и американской разведками в годы войны. Эти рассказы оказались не просто праздными воспоминаниями. Шеф сообщил мне, что известие о моем назначении в Соединенные Штаты, по-видимому, расстроило Гувера. Я тогда считался довольно высокопоставленным сотрудником службы… Гувер подозревал, что мое назначение предвещает нежелательную деятельность СИС в Соединенных Штатах. Чтобы рассеять его опасения, шеф послал ему телеграмму, заверив, что не имеет намерения менять политику СИС. Мои обязанности ограничиваются вопросами связи с американскими службами. Шеф показал мне телеграмму и посмотрел на меня в упор. “Это, – сказал он, – мое официальное послание Гуверу. – И после короткой паузы добавил: – А неофициально… поговорим за ленчем у Уайта”»[258].