Читать книгу "Королева-распутница - Виктория Холт"

Это предложение никого не насторожило. В дополнение к двум гвардейцам короля, в чьи обязанности входило сопровождать повсюду Наваррца, он будет окружен также людьми де Гиза.

Катрин проводила кавалькаду — Наваррец и Гиз ехали рядом.

— Я бы хотел, — обратился Наваррец к герцогу, — чтобы ты ехал инкогнито, потому что обожание парижан способно раздражать.

— Им нравятся мои боевые шрамы, — сказал Гиз.

— Сын Меченого! — крикнул Наваррец. — Да здравствует Меченый! Когда-то в Париже везде звучало одно прозвище — Иезавель. Теперь везде раздается: «Меченый!» Толпа может только обожать или ненавидеть. Парижане не признают полутонов.

— Сегодняшний герой завтра становится врагом, — заметил Гиз. — Не следует придавать большое значение крикам черни.

— Но парижская толпа всегда была верна тебе. Я слышал, тебя называют королем Парижа. Это славный титул. Он подходит вам, месье.

Гиз испытывал приятное чувство. В нем было достаточно человеческого для того, чтобы получать удовольствие от лести. Более того, ему показалось, что Наваррец, демонстрировавший свое дружелюбие, готов сделать ставку на Генриха де Гиза. Герцог не слишком верил в надежность Наваррца, но такой полный всевозможных идей человек, как Генрих де Гиз, всегда приветствовал новую дружбу.

Они гуляли по ярмарке рука об руку.

— Смотри! — заявил Наваррец. — Сегодня утром люди даже любят меня. Это происходит потому, что они видят Наваррца рядом с его другом, господином де Гизом. Любой друг де Гиза мгновенно становится другом народа. Мне нравится моя новая популярность.

Он кланялся, улыбался, разглядывал женщин — словом, беззаботно предавался отдыху.

Наваррец успешно притупил бдительность Гиза; лишь когда король Наварры увел Генриха с ярмарки, герцог заметил, что его свита затерлась в плотной толпе. Он и пара гвардейцев оказались в кольце дюжины беарнцев.

— Теперь вы поедете со мной в лес поохотиться, месье де Гиз? — спросил Наваррец.

Генрих заколебался.

— Вперед, — продолжил Наваррец. — Не будем ждать твоих людей. Иначе день закончится раньше, чем мы отправимся в путь.

Он повернулся к своим людям и произнес с иронической улыбкой:

— Господа, мы ведь насильно увезем господина де Гиза, если он не поедет по своей воле?

Гиз посмотрел на ехидное лицо Наваррца и спросил себя, что кроется за этой выходкой. Он понимал, что отправился в лес с Наваррцем и его людьми будет безумием. Он мог рассчитывать лишь на двух гвардейцев короля.

— Я соберу моих людей, — настороженно произнес Гиз, — мы без промедления отправимся на охоту.

— А мы поедем прямо сейчас, — сказал Наваррец. — Присоединяйся к нам поскорее.

Он ускакал в сопровождении своих людей и двух гвардейцев; смущенный Гиз проводил их взглядом.

Герцог пожал плечами. Обязанность следить за Наваррцем лежала не на нем, а на гвардейцах короля — месье де Мартене и лейтенанте Спалунге.

Тем временем Наваррец восторгался тем, как ловко он ускользнул от Гиза и его людей. Он бросил взгляд на гвардейцев. Славные джентльмены, подумал он, но королева-мать не слишком обрадовалась бы известию о, том, что сегодня я буду охотиться без месье де Гиза и его людей.

Охота началась, но Наваррец больше думал о двух гвардейцах, нежели об оленях; что касается беарнцев, то они внимательно следили за ним, ожидая сигнала, по которому им следует схватить гвардейцев и скрыться вместе со своим господином.

Один из беарнцев приблизился к Генриху.

— Мы можем мгновенно избавиться от этой парочки, Ваше Величество.

— Нет, — сказал Наваррец. — Не причиняйте им вреда, они — славные ребята; я успел привыкнуть к ним, находясь под их опекой. Забудем о силе наших мускулов; дадим волю изобретательности наших мозгов.

Наваррец помнил, что в феврале солнце садится рано; небо уже темнело, приближалась холодная ночь. Они выехали поздно, время пролетело быстро. Гвардейцы, похоже, не заметили этого; они получали удовольствие от охоты, Наваррец притупил их бдительность своей недавней выходкой. От Наваррца не потребовалась большая хитрость, чтобы позволить гвардейцам ускакать вперед за оленем. Отстав от них, он помчался в противоположную сторону.

Достигнув края леса, Наваррец и его сторонники не стали останавливаться, чтобы поздравить друг друга с успехом первого этапа бегства; к утру они добрались до Пуасси, переправились через Сену и взяли курс на Луару.

Наваррец потянул вожжи, лишь почувствовав, что он находится весьма далеко от Парижа.

Он разразился громким смехом; беарнцы последовали его примеру.

— Наконец-то мы свободны! — заявил он. — Мои друзья, как хорошо, что Париж остался позади. Там умерли моя мать, адмирал Колиньи и многие верные нам люди. Не сомневаюсь — со мной хотели поступить таким же образом. Я не вернусь в Париж по доброй воле. Я оставил там вещи — мессу и жену.

Наваррец состроил гримасу.

— Я постараюсь обойтись без первой. Что касается второй, то я не вернусь к ней.

Он снова засмеялся, радуясь своему избавлению от Парижа — от мессы и жены:

— Мне придется обойтись без того, что я потерял. И еще — пусть это останется между нами — думаю, по этому поводу я готов принять от вас скорее поздравления, чем соболезнования.

Марго держали в ее покоях; возле дверей, снаружи, стояли гвардейцы. Она знала, что король хочет расправиться с ней; вероятно, она еще жива лишь благодаря заступничеству матери. Хотя на долю Катрин выпадало множество неприятностей по вине ее беспокойных детей, она желала сохранить их. Сейчас у нее осталось лишь два сына и дочь; через них она сохраняла власть. Марго полностью отдавала себе отчет в этом.

— Я обязана моей жизнью тому обстоятельству, что я нужна и полезна матери, — говорила она друзьям. — Вы можете не бояться того, что мне подсыпят в бокал яду.

Марго сердилась на мужа больше, чем на кого-либо; он не сказал ей о своем плане бегства. Аленсон скрылся благодаря ее изобретательности; они вместе планировали эту акцию; Марго была уязвлена тем, что Наваррец удрал без единого слова. Но что еще можно ждать от такого дикаря? — сказала она себе.

Она коротала время с помощью чтения и сочинительства. Она описывала в своих мемуарах все памятные события, чуть-чуть оттеняя их, немного льстя себе. Литературные упражнения доставляли ей огромную радость.

— Я не сожалею о моей болезни, — говорила она. — Не сожалею о моем заточении. Я нашла в жизни нечто такое, что навсегда останется со мной. Пока я могу читать и писать, я не могу сожалеть о том, что подталкивает меня к этим двум занятиям.

Сейчас один человек интересовал ее сильнее всех других; она приказала своим шпионам сообщать ей все касающиеся его новости. Она уверяла себя и других в том, что думает о нем с цинизмом; она не признавалась даже себе в том, что была бы счастлива принять участие в его интригах.