Читать книгу "Отпуск по ранению - Вячеслав Кондратьев"

– Не надо, – прервала его она. – Скажите только, захоронили где? Может, после войны удастся на могилу съездить.

И опять ударило Володьку по сердцу. Не может же он сказать, что оставили они Степанова на поле, что еле-еле раненых вытащили, живых, что не до мертвых было, когда немец не переставал разметывать их огнем до тех пор, пока ни одного человека не осталось на поле.

– Я… я не знаю точно. В похоронке должны написать. Ну а место, где находились мы, могу назвать. Это от Ржева километров двадцать на северо-запад… Три деревни там – Погорелое, Черново, Усово… За Черновом лес большой, там наш передний край проходил. В лесу мы и хоронили.

– В общей могиле, значит?

– Да, в общей… – ответил он, а сам подумал: потому и похоронку не присылают пока, что надо в ней место захоронения указать, а убрали ли с поля убитых или нет? Видно, не убрали еще. Да и как их уберешь? Пробовали. Посылали по четыре человека ночью, а возвращались три. За каждого мертвого по одному живому отдавать приходилось. И оставили. Но и этого не скажешь женщине.

– Надо бы помянуть Василия… Есть у меня пайковая бутылка, да для продажи приготовила… Но ладно уж… – Она медленно поднялась и пошла к буфету.

– Не надо, – быстро остановил ее Володька. – Дети у вас…

– Да, дети… Не обессудьте тогда. – Она вернулась к столу, села. – Ну, вот все… Настоящая я теперь вдова.

– Я все же должен рассказать вам… – начал опять Володька.

– Что? Почему вы живым остались, а он мертвый? Про это хотите? Так я не виню вас… Каждому своя судьба.

– Но я… я виноват. Не послушал его тогда, в том бою…

Женщина подняла голову, прошлась глазами по его лицу, и еле заметная горькая усмешка тронула ее губы.

– Наломали-таки дров?

– Наломал… – опустил глаза он и весь сжался.

Женщина долго молчала, потом, вздохнув, сказала тихо:

– Бог вам судья. Не хочу я ничего знать.

– Но я должен… должен объяснить вам, что по-другому поступить я не мог. Понимаете: не мог!

– Хотите, чтоб полегчало вам? А обо мне подумали? Каково мне будет думать – кабы не этот мальчишка-лейтенант, живым мог остаться муж мой? Этого хотите? Не надо ничего, – устало закончила она и лишь через некоторое время продолжила: – Что ж, возненавидеть мне вас? А вам через несколько дней опять на войну. Нет, не говорите ничего. Одна война во всем виновата. Только скажите: мучился перед смертью Василий?

– Нет.

– Вот это самое главное. Ребятам, наверное, не скажу пока, – в раздумье проговорила она. – Пусть надеются. Скажу, что ранен сильно отец, писать не может… Не проговоритесь, когда уходить будете.

– Да, конечно…

– Ну ладно, – поднялась она. – Даже не знаю, что и сказать вам. Благодарить за то, что такое известие принесли, как-то слова не выговариваются… Ну, а что зашли, все же хорошо, наверное. Исполнили последний наказ Васин… Отпускаю я вам вину вашу, если и есть она какая. Ну, прощайте, – протянула она руку.

– Спасибо вам, – пожал Володька холодную, безжизненную руку, и вдруг то, что сжимало ему горло все это время, прорвалось – он опустился на стул, закрыл лицо и зарыдал.

Женщина положила ладонь на его вздрагивающее плечо, потом перенесла на голову и стала тихо поглаживать.

– Ну, будет вам, будет… Мальчик вы еще совсем… Ну, будет…

А он, бывший отчаянный ротный лейтенант Володька, не позволивший себе ни единой слезинки на передовой, сейчас не мог совладать с собой и бился в всхлипах, ощущая, как горячие слезы пробивались сквозь пальцы и тяжело падали на стол.

– Ну, будет вам, идите, а то и мне держаться невмочь уже. – Она отвела его руки от лица и взяла за плечо.

Володька поднялся и, пошатываясь, вышел из комнаты. Женщина проводила его по коридору, придерживая за плечо и повторяя:

– Ну, будет вам, будет…

Очнулся он на улице, когда, щелкнув английским замком, закрылась за ним входная дверь. Его еще пошатывало, еще били беззвучные рыдания, но он чувствовал, как с каждым толчком его сердца выбивалась из него та холодная тяжесть, которую носил он все дни отпуска и которая мешала ему ощущать и радость возвращения, и радость свидания с близкими, и радость любви к Тоне…

Он глубоко и как-то свободно вздохнул. Огляделся – золотое закатное небо с медленно поднимающимися лиловыми тенями аэростатов заграждения висело над уже окутанными синей предвечерней дымкой московскими домами…

Когда он добрался до Садовой, было уже около десяти вечера и ехать к Тоне вроде бы поздно, да и хотелось ему сегодня побыть одному. Он подошел к телефону-автомату и набрал Тонин номер.

– Куда ты пропал? Я звоню тебе целый вечер. Приезжай немедленно. – Голос Тони и вправду был измучен. – Что произошло?

Володька, поразившийся женской интуиции, ответил не сразу.

– Ничего не произошло, Тоня. Я сейчас далеко от Зубовской, пока доеду… Я приеду к тебе завтра утром.

– Нет, приезжай сейчас. Володька, я прошу тебя – приезжай немедленно, иначе я не знаю, что со мной будет… Слышишь – немедленно.

– Хорошо, Тоня, еду.

Пока троллейбус тащился по Садовой, Володька думал, говорить ли Тоне об отъезде Юльки и о посещении им вдовы Степанова. Но так и не решил…

Тоня, открыв ему дверь, сразу же спросила:

– Что случилось?

– Ничего не случилось, Тоня, – ответил он, опять удивившись женской догадливости.

– Случилось… Я вижу по твоему лицу. Говори, Володька, и не мучай меня.

– Приходила Юля…

– Ну и что?

– Приходила прощаться… Завтра она уезжает на фронт.

– Господи… – упавшим голосом прошептала Тоня. – Ты пойдешь ее провожать?

– Нет, она не хочет… Она уверена, что мы встретимся на фронте.

– Но ты же знал: она рано или поздно должна уехать…

– Да, знал… Принеси воды, пожалуйста, – попросил он.

Тоня принесла воды, которую Володька жадно выпил, и положила руку ему на голову.

– Я понимаю, Володя… Это несколько неожиданно для тебя. Ну ничего, вряд ли их пошлют на передовую. У вас же не было девушек-связисток?

– У нас не было…

– Ты хочешь есть? Сейчас я разогрею консервы… Без тебя я даже этого не могу. За весь день – ни кусочка. – Не дожидаясь Володькиного ответа, она вышла на кухню, а возвратившись, обняла его. – Ты помнишь, когда мы каждый вечер прощались в прихожей, я говорила, что мне страшно того последнего вечера, после которого ты уже не придешь?

– Помню.

– Сейчас у меня нет этого страха… Пока папина часть недалеко от Москвы, он сможет, наверно, посылать тебя в командировки. И твой приезд будет всегда неожиданным – вдруг звонок, и лейтенант Володька появляется на пороге, и я буду умирать от счастья. Ведь здорово?