Читать книгу "Танец страсти - Марион Орха"

Я тщательнее прицелилась, в последний раз глубоко вздохнула и спустила курок. И в тот же миг меня что-то ударило, я опрокинулась назад, пуля ушла в воздух. Я ощутила, что падаю в чернильную мглу. Попыталась вырваться, однако меня что-то душило, невозможно было вздохнуть. Сверху навалились густые черные тени, и я почти с облегчением подумала: скоро это закончится. Больше уже ничто не причинит боль. Борьба наконец завершится. Меня окутала темнота, накрыла тяжелым плащом, не давая шевелиться, не позволяя дышать.

Глава 34

К тому времени, когда я наконец выпуталась из вонючей конской попоны, в которую меня плотно завернули, решение уже было принято — не мной, а за меня. Военные офицеры похитили меня на глазах у толпы на Барерштрассе и кинули в ожидающий экипаж. Когда мы мчались прочь из Мюнхена, по окраинам города, мне вручили конверт с билетом на пароход и документами. Несомненно, Людвиг спас мне жизнь; однако он уступил давлению и изгнал меня из страны навсегда. Мог бы и вовсе не утруждаться, оставил бы толпе на растерзание. У причала на берегу Констанского озера ожидал моего прибытия пароход, названный в честь короля.

День был серый, бесконечно-унылый, дождливый. Хотя время едва перевалило за полдень, уже темнело. Ступив на сходни, я приостановилась, глядя на ледяные волны, плещущиеся у борта. Двое сопровождавших офицеров вздумали было взять меня под локоть и направить дальше, однако я не позволила себя подталкивать и потребовала, чтобы мне еще раз показали бумаги. Высылают. Меня высылают! Слезы навернулись на глаза. Нет, это не ужасная ошибка: вот, внизу страницы, стоит отчетливая подпись Людвига. А чтобы я ни минуты не сомневалась, он вдобавок вложил письмо, в котором указывал, чтобы я ожидала его в Швейцарии. Я глянула на широкую свинцовую гладь озера. Вдалеке белели снежные вершины Швейцарских Альп. Дождь леденил мне щеки, пронзительный ветер вздувал юбки.

Невзирая на мои мольбы, бедняжка Зампа, платья и драгоценности остались в Мюнхене. Со мной был один только маленький потертый саквояж, с которым я путешествовала с самого детства. В нем лежала единственная смена одежды, дневники — всего три из многих тетрадей, а также драгоценная брошь в виде экзотической бабочки и кольцо с красным поддельным камнем.

Пароход отвалил от причала, где стояла молчаливая кучка зевак. Мужчины сняли шапки, одна из женщин перекрестилась. В каюте я разложила на койке свое скудное имущество, затем скинула свою пропахшую потом, с ошметками налипшей грязи одежду. Осторожно присела на краешек койки — обнаженная, напуганная и одинокая. В душе ныла горькая обида, я ощущала себя всеми покинутой и совершенно беззащитной.

В Швейцарии я поселилась в пришедшем в запустение бывшем дворце императрицы Жозефины; ютилась я там среди поломанной мебели и пыльных, отсыревших мебельных чехлов. Спустя месяц привезли мою любимицу — маленькую Зампу, а еще через две недели в двух окованных железом сундучках прибыли драгоценности. Запершись в спальне, я проверила содержимое сундучков, а потом надела бриллиантовую диадему, ожерелье и браслет, которые подарил Людвиг. Изучая отражение в зеркале, я размышляла о своем положении. Людвиг по-прежнему мне что-то обещал, однако он не мог выехать из Баварии. Малейший слушок о том, что он намеревается меня навестить, тут же вызывал в стране новые волнения.

Обнаружив в шевелюре седой волосок, я поспешно его выдернула. Итак, мне двадцать восемь лет. Разведена. Уже больше двух лет не выступала на сцене. Все мои сценические костюмы, туфли, кастаньеты, гитара, ноты — все осталось в Мюнхене. Семьи у меня нет, а врагов значительно больше, чем друзей. Особняк на Барерштрассе разграблен и разорен. За пределами Баварии у меня нет дохода, нет сбережений, почти нет имущества. Что сталось с моими бесценными сокровищами — с альбомами, куда я вклеивала газетные вырезки, с испанской шалью, с лакированным веером? Я вспомнила свою прекрасную хрустальную лестницу, свою гардеробную, полную красивых платьев, свою ложу в театре. Может, все это было лишь иллюзией? Или просто мечтой? Я на краткий миг узрела богатство и благополучие — и тут же его лишилась.

Вглядываясь в зеркало, я уже не видела в нем танцовщицу, и любовницы короля там тоже не было. На дне собственных глаз мне виделась маленькая растерянная девчушка. Из зеркала глядела Элиза Гилберт, семи лет от роду, которую услали далеко-далеко от дома, и к воротнику пальто приколот лоскуток с ее именем и фамилией. Я сорвала с шеи бриллиантовое ожерелье. Что проку в славе, положении в обществе, богатстве, если в душе я так и осталась этой несчастной брошенной девчонкой? Отвернувшись от зеркала, я швырнула бриллианты в шкатулку и в сердцах захлопнула крышку.

Вспомнилось, как я готовилась уезжать из Англии: преисполненная надежд, я крепко сжимала билет на пароход в Гамбург. А в ушах прозвучали слова Эллен, моей ушлой горничной: «Надувайте народ без меня. Хотите — верьте в собственные выдумки; а я боюсь даже думать, что с вами станется».

Глава 35

В Мюнхене, в тихом тупичке, над лавкой торговца скобяными товарами, помещалась кладовка; к ней вела крутая шаткая лестница, а дверь оказалась чуть-чуть приотворена. Комнатка была забита сундуками и ящиками с ржавыми дверными ручками и петлями, всюду висела паутина и лежала пыль. На ступеньке прислоненной к стене стремянки, так, чтобы удобно было смотреться, стояло треснувшее, с отбитым куском, зеркало. Посреди комнаты, на вбитом в потолок крюке, висел изысканно украшенный бисером костюм танцовщицы.

Серебристая ткань переливалась и поблескивала, пышные юбки ниспадали от узенькой талии, словно лепестки огромного цветка. Белый полупрозрачный чехол был завернут наверх, чтобы можно было свободно любоваться лифом и роскошными юбками. На полу стояли серебристые шелковые туфельки, порядком потертые на пятке и носке. Привязанная серебряной лентой, тут же висела белая мантилья, отделанная серебряным кружевом.

В скудном свете, просачивающемся сквозь крошечное оконце, на ткани играли мелкие искры. Тянущий из двери сквозняк шевелил серебристые юбки, и чудилось, будто лиф расправляется, принимая форму человеческого тела, наполняясь энергией и жизненной силой. В этой унылой, пыльной комнате чудесный костюм таинственным образом ожил, словно в него оделся некто невидимый, словно запечатленные в ткани воспоминания неожиданно возродились в новой, осязаемой форме. Сквозняк принес с собой неуловимую человеческим ухом музыку, и костюм принялся под нее танцевать, колыхаться и струиться складками серебристой материи.

На полу лежали кипы подвергнутых цензуре и запрещенных газет. В некоторых из них все упоминания о Лоле Монтес были полностью вымараны, в других ее имя по-прежнему сияло в заголовках.

На улице, возле скобяной лавки, бывшая горничная Лолы Сусанна бросила кругом себя опасливый взгляд, вытащила из кармана ключ и отперла дверь. У ее ног стоял старый потертый чемоданчик. Прежде чем дом Лолы на Барерштрассе был окончательно разграблен, Сусанне удалось кое-что спасти.

Конец второго акта

ИНТЕРЛЮДИЯ

Революция — штука таинственная, почти алхимическая; она удивительным образом куда-то гонит людей, окрыляет либо лишает их разума, вселяет желание уничтожать все, что попадется на пути. Представьте себе смерч или торнадо; революция подобна им. За одну-единственную ночь смиренная кроткая швея может превратиться в грозную воительницу, измученный до полусмерти шахтер вдруг потребует перемен, а у простой служанки неожиданно поселятся в голове идеи, никак не соответствующие скромному ее положению в обществе. Колесо всенепременно поворачивается; убывающая луна опять прибывает. Танцовщица кружится, колышет воздух — колышет его с каждым поворотом тела, с каждым движением рук.