Читать книгу "Превращение - Мэгги Стивотер"

Калперер покачал головой и двинулся к водительской двери.

— Разумеется. Удачи ему в поисках правды. Чтобы склонить судью на свою сторону, нужно жить в Мерси-Фоллз побольше, чем шесть месяцев в году.

У меня руки чесались ему врезать. До смерти хотелось стереть эту самодовольную улыбочку с его физиономии.

Вряд ли мне удалось бы сдержаться.

Я почувствовал чье-то прикосновение, опустил глаза и увидел пальцы Грейс, сжавшие мое запястье. Она вскинула на меня глаза и прикусила губу. Судя по ее выражению и позе, ей тоже очень хотелось сделать из него отбивную, именно это меня и остановило.

— Уберите с дороги эту падаль, если не хотите, чтобы я его переехал, — бросил Калперер, закрывая водительскую дверцу, и мы как по команде бросились оттаскивать труп Виктора к обочине, пока джип не дал задний ход.

Давным-давно я не чувствовал себя таким маленьким, абсолютно беспомощным против взрослого.

Как только голубой джип скрылся из виду, Грейс сказала:

— Он уехал. Вот скотина.

Я упал на колени рядом с волком и обхватил его морду руками. Глаза Виктора смотрели на меня, тусклые и безжизненные, с каждым мгновением становясь все меньше и меньше похожими на человеческие.

И тогда я сказал то, что должен был сказать давным-давно:

— Прости, Виктор. Я так виноват перед тобой. Я говорил это последнему погубленному мной человеку.

44

СЭМ

По-моему, могил для одного года я вырыл уже многовато.

Мы с Коулом принесли из гаража лопату и принялись по очереди долбить подмерзшую землю. Я не знал, что ему сказать. На языке крутились десятки слов, которые предназначались для Тома Калперера, но, когда я попытался найти что-нибудь подходящее для Коула, ничего не вышло.

Я хотел, чтобы Грейс подождала в доме, но она уперлась. Она смотрела на нас из-за деревьев, скрестив на груди руки, и глаза у нее были красные.

Я выбрал этот поросший редким лесом пригорок, потому что летом здесь было очень красиво; в дождь листва вздрагивала, открывая взгляду глянцевитую белую изнанку, волнующуюся на ветру. Впрочем, мне никогда еще не удавалось побывать здесь в человеческом обличье в эту пору года, а оно тоже того стоило. Пока мы копали, вечер преобразил лес, на землю легли полосы теплого солнечного света, все прочертили длинные синеватые тени. Сцена походила на картину, сплошь покрытую мазками желтого и индиго, творение импрессиониста, изображающее трех подростков на вечернем погребении.

Коул вновь претерпел преображение. Когда я отдавал ему лопату, мы переглянулись, и впервые с момента нашего знакомства в его глазах я не заметил пустоты. Когда наши глаза встретились, я увидел боль и вину… и Коула.

Наконец-то Коула.

Тело Виктора лежало в нескольких шагах от нас, прикрытое простыней. Пока я копал, в голове сами собой сложились стихи.

Ты плывешь к безвестному острову,

бесприютный и заблудившийся.

Ты шагаешь по дну морскому

глубоко-глубоко под нами.

Грейс поймала мой взгляд, как будто поняла, чем я занят. Эти стихи были и про нее тоже, и я заставил себя не думать о них. Я копал, а потом ждал своей очереди копать. Я не хотел думать больше ни о чем, пока солнце медленно клонилось к горизонту.

Когда могила была выкопана, мы оба заколебались. Со своего места я видел брюхо Виктора и рану, через которую ушла его жизнь. В конце концов он все-таки умер зверем.

Калперер вполне мог вытащить из багажника своего джипа тело Бека или Пола. А в прошлом году — и меня самого. Это был почти я.

ГРЕЙС

Коул не сможет это сделать.

Когда могила наконец была выкопана и они с Сэмом стояли на ее краю и смотрели на распростертое рядом с ямой тело, я поняла, что Коул не сможет это сделать. Он стоял, судорожно дыша, так что с каждым выдохом его пошатывало, и я видела, что все его самообладание — напускное.

Я представляла себя на его месте.

— Коул, — сказала я, и они с Сэмом как по команде повернулись ко мне.

Им пришлось опустить головы, потому что силы стоять у меня давным-давно кончились. Со своего места на куче холодной мертвой листвы я махнула в сторону Виктора.

— Может, ты что-нибудь ему скажешь? Ну, Виктору.

Сэм изумленно захлопал глазами. Наверное, он забыл, что мне однажды пришлось говорить ему «прощай». Я знала, каково это.

Не глядя на нас, Коул прижал кулак ко лбу и сглотнул.

— Я не могу….

Он умолк, потому что у него дрожал голос. Я увидела, как дернулся у него кадык.

Ему было еще сложнее из-за нас. Приходилось подавлять боль и слезы.

Сэм быстро все понял и предложил:

— Мы можем отойти, если ты хочешь побыть один.

— Не уходите, пожалуйста, — прошептал Коул.

Глаза у него были сухие, но с моего собственного подбородка капнула слеза, холодная по сравнению с разгоряченной кожей.

Сэм долго ждал, когда Коул заговорит, но тот все молчал, и Сэм принялся нараспев читать стихотворение, сухо и негромко:

Ко всему, что живет и звучит, смерть приходит

во тьме,

как ботинок пустой, словно платье, лишенное

тела…[10]

Коул замер. Не шевелился. Не дышал. Так замирают, когда полностью погружаются в свои переживания.

Сэм шагнул к Коулу и нерешительно положил руку ему на плечо.

— Это не Виктор. Это то, что Виктор носил. Теперь это ему не нужно.

Оба взглянули на труп волка, маленький, неподвижный и какой-то жалкий.

Коул опустился на землю.

КОУЛ

Мне нужно было заглянуть ему в глаза.

Я откинул простыню, чтобы ничего не загораживало Виктора от меня. Карие глаза были пустыми и смотрели куда-то вдаль, тень его настоящих глаз.

Холод сотрясал мои плечи, предвестник того, что должно было произойти, но я усилием воли отодвинул это ощущение. Я посмотрел в глаза Виктора и попытался представить, что вокруг них нет волчьей морды.

Мне вспомнился день, когда я спросил Виктора, не хочет ли он сколотить вместе со мной группу. Мы сидели у него в комнате, четверть которой занимала кровать, а оставшиеся три четверти — ударная установка, и он выстукивал какое-то соло. В маленькой комнатке было такое зверское эхо, что казалось, там не один, а три барабанщика. На стенах подрагивали постеры в рамках, будильник мелкими прыжками подбирался к краю прикроватной тумбочки. Глаза у Виктора горели маниакальным огнем, и каждый раз, ударяя в большой барабан, он строил мне безумную гримасу.