Читать книгу "Осиновый крест урядника Жигина - Михаил Щукин"

— Наливай! Всклень! — Парфенов показал на большой фужер на длинной ножке.

Официант налил, вровень с краями. Моча пенилась, и лопались на ней белые пузырьки.

Самому себе Парфенов налил водки тоже полный фужер. Поднял его, подозвал Азарова и сказал:

— Ты, конечно, хозяина своего не уважаешь и втайне зла желаешь ему, значит, и на брудершафт со мной пить не станешь! А?

— Уважаю и за честь почту выпить с вами, Лаврентий Зотович, — твердо ответил Азаров, уже догадываясь, какую каверзу приготовил для него хозяин. Не ошибся. Подвинул ему Парфенов фужер с мочой и предложил:

— Тогда давай выпьем!

И выпил Азаров, насилуя самого себя, конскую мочу — до донышка. Парфенов крякнул, довольный, и потянулся к нему, чтобы поцеловать, но не успел дотянуться — вывернуло Азарова наизнанку, облевался он здесь же, не сходя с места, а после выскочил из зала и долго полоскал рот водкой, чтобы вытравить омерзительный запах. Когда вернулся в зал, Парфенов посадил его рядом с собой и заверил:

— Теперь не сомневаюсь, Азаров, верный ты человек, люблю тебя!

И с тех пор, с памятного загула, он ему никаких каверз никогда больше не устраивал и доверялся полностью.

Прошло время, но давнюю каверзу свою Парфенов не забыл и вспомнил однажды, когда Азаров пришел к нему с отчетами и с бумагами на подпись. Тогда уже мучили Лаврентия Зотовича невыносимые головные боли, и сидел он за своим большим дубовым столом серым и усохшим, как поздний, перезревший опенок. Из правого глаза время от времени непроизвольно выкатывались слезы, и он досадливо вытирал их, размазывая по бороде тыльной стороной ладони.

Да, похоже, слабели пальцы и уже не так цепко держали за глотку жизнь, как раньше. Об этом и подумал Азаров, глядя на своего хозяина.

Парфенов перехватил его взгляд, наверное, догадался, о чем подумал первый помощник, и усмехнулся:

— А помнишь, как конскую мочу хлебал?

Азаров благоразумно промолчал, только голову слегка наклонил.

— Помнишь, значит. Это хорошо. И я помню. Сказал тогда, что верный ты человек, и ни капли в тебе не сомневаюсь. И еще раз скажу — верный. Я и теперь не сомневаюсь, поэтому и доверяюсь тебе, слушай, что сделать надобно…

Удивился, конечно, Азаров, когда услышал, что приказывает ему сделать хозяин. Сначала даже насторожился: уж не повредился ли в разуме Лаврентий Зотович от постоянных головных болей, но скоро понял, что рассуждает он здраво и приказывает с прежним напором, когда сразу становится ясным, что от задумки своей не отступится, а разубеждать его — опасно. Азаров и не собирался разубеждать. Если сказал хозяин — делай, значит, надо сделать. Быстро, толково и без всякой огласки.

Приказал же Парфенов следующее: найти укромное место возле Первого прииска, сделать гам надежный тайник и все самородки, какие будут добыты на приисках, доставлять в этот тайник. Для каких целей он решил это сделать, Парфенов не объяснил, но Азаров и сам догадался — хочет себе на черный день запас сделать, такой, чтобы ни по каким бумагам не проходил и нигде не значился, и чтобы не смогли до него ни кредиторы добраться, ни власти, если придется объявить себя несостоятельным. Бояться стал в последние годы Парфенов, что грозит ему разорение, вот и решил оберечься.

Нашел Азаров артель умелых плотников, пообещал им хорошие деньги и они согласились, особо не расспрашивая — для каких нужд и почему в глухомани надо сделать хитрый подземный тайник, в который, если секрет тебе неведом, никогда не попадешь, даже если доберешься до него через глухую непролазную чащобу. Тайник артель сделала, Азаров плотникам богатое угощение выставил, и они на радостях перепились так крепко, что никто из них не проснулся. Видно, с вина сгорели… Но Азаров об этом никому рассказывать не стал. Зачем? Дело глухое, таежное, и ни звону от него, ни следов никогда не остается.

Путь до тайника Азаров нарисовал на двух бумагах; одна бумага у него осталась, а другую он передал хозяину.

И катилось-ехало все без сучка и без задоринки. Самородки, какие добывались на приисках, Азаров самолично доставлял в тайник, отчитываясь только перед Парфеновым. До тех пор, пока не пошатнулся разум у хозяина, пока не стал он заговариваться. Тогда и мелькнула мысль у Азарова — а не воспользоваться ли удобным случаем?

И воспользовался.

Когда оказался в доме у Лаврентия Зотовича и по его же приказанию стал вытряхивать ненужные бумаги из стола, выкинул, скомкав, и бумагу с нанесенным на ней маршрутом до тайника. Рисковал, конечно, отчаянно, спина вспотела, но рисковым людям, как оказалось, везет — хозяин ничего не заметил, а вскоре, угодив в скорбный дом, и вовсе забыл про тайник, даже не заикался о нем. После кончины Парфенова-старшего Азаров, проявляя недюжинное терпение, долго выжидал в тревоге — сказал отец сыну о тайнике или не сказал? И лишь убедившись, что Парфенов-младший ничего не знает, решился вскрыть тайник и вывезти его содержимое.

Но тут случилось непредвиденное: осмелился он высказать Парфенову-младшему свое мнение о строительстве железки до приисков, усомнился, что огромные затраты принесут прибыль. Высказал — и словно на больную мозоль наступил. Молодой хозяин, точь-в-точь как его родитель, пришел в полную ярость, кричал, что не позволит ему указывать, и много чего еще кричал, а прокричавшись, показал Азарову на дверь своего кабинета — пошел вон!

И остался Азаров без своей службы, допуска на прииск ему теперь не было, к тайнику в таком его положении соваться не следовало, и не знал он в то время совершенно, что ему делать и как быть. И тут, словно бес из табакерки, возник Зельманов, рассыпался в похвалах — ценит он господина Азарова, хоть и нечасто встречались, как человека, достойного, умного, и за честь бы посчитал видеть его служащим в Сибирском торговом банке. Похвалам в свой адрес Азаров не очень-то поверил, но согласие дал и пошел служить в банк…

…Слишком долгим и тяжелым получался его рассказ, устал он и попросил передышки. Еще чаю попросил, потому что в горле пересохло.

Полицмейстер Полозов понимающе кивнул и вызвал секретаря:

— Чаю приготовь, закуски, — взглянул на Азарова: — может, выпить желаете?

— Желаю.

— Тогда и коньяку. Все доставишь в камеру. Сам доставишь, и быстро.

Секретарь молча кивнул и бесшумно исчез.

Полозов поднялся из кресла, вышел из-за стола, остановился за спиной Азарова и руки ему положил на плечи. Заговорил тихо, ласково, словно обращался к родному человеку:

— Вот видите, и легче стало. Признание всегда облегчает душу, уж поверьте моему опыту, он у меня немалый. Завтра мы еще раз встретимся, еще побеседуем, а сегодня отдыхайте. Лишь один, последний на сегодня вопрос: кто в данный момент кроме вас знает о тайнике?

— Марфа Шаньгина. Служила кухаркой у старшего Парфенова. Она бумагу, где маршрут нанесен, не сожгла, сохранила… Все-таки отпустите меня, устал я. Завтра в подробностях все обскажу, теперь мне деваться некуда…