Читать книгу "Право на одиночество - Ника Соболева"

Максим Петрович непонимающе посмотрел на меня.

— Нет. Я просто хотел узнать, что случилось, почему ты не хочешь быть вместе со всеми?

— Я не об этом. Я… я хотела узнать… Вы сердитесь, что я взяла отпуск на весь август?

Несколько секунд Громов просто смотрел на меня. Его глаза ничего не выражали. А потом он отвёл взгляд.

— Если я и сержусь, то только на себя, — чуть слышно ответил он.

— Но… В тот день, когда я вернулась… Вы так смотрели на меня! И потом, все эти дни… Почему вы меня игнорировали?

Я с удивлением услышала в своём голосе всё, что испытала за это время — обиду, непонимание, горечь, разочарование. На последнем слове мой голос задрожал.

И тогда Максим Петрович поднял голову. Он смотрел на меня со странным удивлением, смешанным с недоверием и страхом.

А потом мы одновременно сделали несколько шагов навстречу друг другу. И я оказалась в его объятиях. В тот момент я почувствовала такое облегчение, словно только что по меньшей мере излечилась от очень тяжёлой болезни. Слёзы брызнули из глаз.

Громов прижимал меня к себе очень нежно и бережно. Я чувствовала, как он целует меня в макушку, зарывается носом в волосы…

— Прости, я смотрел на тебя так, потому что очень хотел обнять, но не смел. Всё это время я себе места не находил. Я ведь понимал, что ты очень обиделась на меня. Верно?

Он приподнял моё лицо и посмотрел в глаза. Я кивнула.

— Почему вы даже не попрощались? — еле слышно спросила я.

Максим Петрович вздохнул.

— Потому что дурак, — резко сказал он. — Дурнее меня ещё поискать. Мне пришлось уехать срочно, у Лены возникли проблемы во время отпуска. И я решил, что так будет лучше для всех. Подумал — ты обидишься, а я потом буду обращаться с тобой холодно и отстранённо… А ты возьми и исчезни из моей жизни на месяц! И когда ты вернулась, я решил придерживаться своего плана. Но, как видишь, выдержал только три дня. Прости.

Я видела по его глазам, что он жалеет. И вспомнила маму с папой… «Простить было легко, доченька». Легко? Нет. Очень, очень легко! Я простила Громова ещё до того, как он попросил прощения.

— Я не сержусь, — ответила я и улыбнулась.

И как только я это сделала, всё изменилось. Руки Максима Петровича, лежавшие на моей талии, вдруг как-то странно потяжелели. Одна направилась вверх по позвоночнику, а вторую он поднёс к моему лицу, чтобы лёгким движением пальцев дотронуться до моей щеки.

— Не плачь, — прошептал он.

Я уже и не плакала. Опять я очень остро чувствовала каждую клеточку своего тела.

— Вас не будут искать, Максим Петрович? — шепнула я. — Всё-таки вы именинник, а куда-то ушли…

— Не волнуйся, — ответил он тихо, опять опустив руку мне на талию. — Они и без меня прекрасно справляются.

И в тот момент, смотря Громову глаза, я поняла, что могу подарить ему на день рождения.

Один раз, только как подарок…

— С днём рождения, — шепнула я и потянулась к Максиму Петровичу. Обхватила руками его шею, прижалась к нему всем телом и поцеловала.

В тот момент, когда наши губы соприкоснулись, меня пронзило молнией. В буквальном смысле. Другого сравнения я подобрать не смогу. За свою жизнь я целовалась ещё с двумя мужчинами (поцелуй с Ломовым я не считаю), но никогда не ощущала ничего подобного.

Мысли кончились. А может, они и не начинались. Я чувствовала, с какой нежностью Громов отвечает на мой поцелуй, перехватывая инициативу, чувствовала его сильные объятия, его руки на своей талии. Но это не было неприятно. И самое главное — я чувствовала! Каждая клеточка моего тела наливалась сладостью, наслаждением, предвкушением… Ноги подкашивались.

Я с трудом, но всё же нашла в себе силы отстраниться от Максима Петровича.

Он смотрел на меня, сверкая глазами. В которых теперь уж точно не было равнодушия и отчуждённости.

— Это вам подарок на день рождения, — сказала я хриплым голосом.

И с облегчением увидела, как Громов улыбнулся.

— Самый лучший подарок за сегодняшний день, — рассмеялся он, не спеша выпускать меня из объятий. А потом вдруг вновь стал серьёзным.

— Но это ведь всё, на что я могу рассчитывать, верно?

Я кивнула. Он вздохнул.

— Я уважаю твоё решение. А теперь давай пойдём к нашим пьяницам, а то как-то невежливо получается, — и, вздохнув, Громов выпустил меня из объятий.

Уже на пороге я осторожно прикоснулась к его руке и спросила:

— Но вы ведь не будете больше таким… таким равнодушным и холодным? Мне это не слишком понравилось.

Улыбнувшись, Максим Петрович легонько сжал мои пальцы.

— Конечно, не буду. Я не очень хороший актёр.

Я рассмеялась. И мы вместе вернулись к праздничному столу, половина участников которого уже напрочь забыла о том, в честь кого — или чего — был организован этот банкет.

Следующие две недели моей жизни были наполнены удивительным умиротворением и спокойствием. Каждое утро я вставала с нормальным настроением, на работе совершенно не нервничала и, естественно, с лёгким нетерпением ждала встреч с Громовым.

Нет, он не позволял себе ничего, что выходило бы за рамки приличий. Мы больше не обнимались, даже моей руки он касался всего пару раз за эти две недели. Но… мне просто хотелось быть рядом, разговаривать о работе (или о чём-нибудь ещё), слышать его голос, видеть глаза. И я была очень рада, что Максим Петрович больше не строит из себя ледяную глыбу…

Именно в таком состоянии меня и застала Катя, секретарь Королёва, спустившись к нам в один прекрасный понедельник. Это уже было нечто из ряда вон — где это видано, чтобы секретарь генерального отходила от своего рабочего места и спускалась к простым смертным? Поэтому я и уставилась на неё с лёгким недоумением, даже перестав изучать лежавшие передо мной просчёты производственного отдела. А Светочка вообще чаем поперхнулась.

За всё время, что мы здесь проработали, Катя в нашем кабинете не появлялась ни разу. Я была удивлена тем фактом, что она умудрилась найти дорогу сюда.

— Э-э-э… привет, — протянула я, с усилием улыбнувшись. — Ты к Громову?

— Нет, я пока к тебе, — улыбнулась Катя и протянула мне несколько листков бумаги. — Вот, держи. Приказ генерального — в срочном порядке подписать всем службам. Другие уже расписались, остались только вы с Громовым.

Я вздохнула. Это была идея Максима Петровича — теперь почти все документы проходили через меня. И если раньше для запуска какого-либо проекта нужна была только виза главного редактора, то теперь без моей росписи было никак не обойтись. Это добавляло мне лишних проблем, но Громов был непреклонен — он заявил, что благодаря этому я фактически приравниваюсь к главному редактору.