Читать книгу "Первая мировая. Убийство, развязавшее войну - Грег Кинг"

Конечно, список выглядел внушительным и устрашающим. Сэр Эдуард Грей, министр иностранных дел Великобритании, охарактеризовал его как «самый грозный документ из всех, что мне приходилось видеть, направленный от лица одного государства другому независимому государству». Но в ретроспективе, если не брать в расчет нереально короткий срок, данный на ответ, требования Австрии нельзя было считать необоснованными. На территории Сербии готовились террористические группы, а антиавстрийская пропаганда велась в школах и на страницах газет. Члены военной элиты и представители разведки вооружали и обучали террористов; сербские чиновники помогли террористам пересечь границу с Боснией, а членам сербского правительства, включая премьер-министра, было заранее известно о готовящемся заговоре. Пашич поставил вопросы личной безопасности и своего переизбрания на второй срок над проблемой дальнейшей судьбы своей страны. Сербия могла предотвратить совершение этого убийства, но позволила ему произойти и намеренно предоставила Вене лишь двусмысленные предупреждения о возможной опасности визита в Сараево. «Если правительство не в силах обеспечить исполнение закона в пределах своей собственной территории, если не может предотвратить использование своей территории для нанесения вреда другим странам — тогда оно теряет право на собственный суверенитет», — отмечал историк Дэвид Фромкин.

Сербский кронпринц Александр, выступающий в роли регента при своем отце, сразу же довел до России текст ультиматума. «Требования, содержащиеся в Австро-Венгерской ноте, — телеграфировал он царю Николаю II, — являются крайне унизительными для Сербии и несовместимы с ее достоинством независимого государства». Добавив, что его страна рассмотрит только основные пункты этих требований, он обратился к «благородному славянскому сердцу» царя и попросил его приехать для защиты Сербии «как можно скорее». В течение дня пришел ответ. Наследный принц «мог быть уверенным», писал царь, что «Россия ни в коем случае не останется безучастной к судьбе Сербии». Заручившись этими заверениями, Белград решил рискнуть. Сыграли свою роль и политические соображения: через месяц в Сербии должны были состояться выборы, и Пашич не мог позволить, чтобы его рассматривали как слабого политика, уступившего Австрии.

Ответ, который был передан в австрийское правительство около 18.00 25 июля, представлял собой настоящий шедевр неопределенности. В истории его обычно изображали как капитуляцию Сербии — были приняты все пункты ультиматума, кроме двух. Но в действительности, как указывает Фромкин, «и сами историки уже не очень-то верят в это». В сербском документе умышленно двусмысленным языком притворно сообщалось, что Сербия не знала о готовящемся заговоре; заговорщики, еще будучи в Сербии, лгали о своих будущих планах; Сербия только частично соглашалась с некоторыми из выдвинутых требований и отвергала все остальные. Только два пункта из выдвинутых Австрией обещалось исполнить. Что же касалось остальных восьми требований — они были переписаны намеренно туманным языком или отвергнуты. Видя все это, австрийский министр в Белграде признал сербский ответ неудовлетворительным и объявил о разрыве дипломатических отношений. Этим же вечером в половине седьмого сотрудники посольства сели на поезд, отходящий в Вену, и покинули страну.

Ответ Сербии был тщательно подготовлен и направлен на оттягивание времени, и, вооружившись заверениями о поддержке со стороны России, Белград ожидал возможного начала боевых действий. За день до этого ответа Йованович сообщил французскому послу в Вене, что Сербия «полностью готова к оказанию сопротивления». Сербская армия, сказал он, достаточно сильная, и его страна рассчитывает на восстание славян против империи Габсбургов, если Австрия нападет на Сербию. За три часа до того, как был доставлен ответ на ультиматум, Сербия стала первой страной, начавшей мобилизацию против Австрии. В то же время, и, вероятно, не случайно, Россия тайно также объявила частичную мобилизацию. Позднее, чтобы скрыть этот факт, документы были сфальсифицированы, и все было представлено так, что такой приказ поступил на день позже.

Все эти воинственные движения активизировали давление, оказываемое на Франца Иосифа. Остается неясным, как именно он представлял себе дальнейшее развитие событий. Может быть, он считал, что Австрия сможет провести ограниченные боевые действия против Сербии, которые смогут остановить антиавстрийскую пропаганду и террористическую деятельность? Или он не понимал, что система альянсов, сложившая в Европе, рано или поздно приведет к началу континентальной войны? Император скорее всего колебался, но вечером 25 июля все же подписал приказ о мобилизации. Поступая таким образом, он боялся, что это станет началом конца для Австрии. «Если монархия должна погибнуть, — прокомментировал он с горечью, — пусть она хотя бы погибнет достойно». В течение десяти дней вся Европа была втянута в роковую войну.

* * *

Когда началась война, молодые люди, чьи действия ускорили наступление катастрофы, сидели за решеткой, ожидая суда. Боснийский закон даровал им жизнь за жизни, которые они взяли у Франца Фердинанда и Софии: они были несовершеннолетними и согласно законам страны не могли быть подвергнуты смертной казни даже за убийство. Понимание этого позволило Принципу и его товарищам вести себя с некоторой долей презрения во время судебного слушания, которое наконец состоялось в 1914 г. в импровизированном зале суда, устроенном в казармах Филипповича в Сараево.

Трибунал из трех судей выносил решение об их виновности или невиновности. Заговорщики признались в совершенном, но отрицали, что чиновники Белграда знали о готовящемся заговоре и способствовали его организации. «Я не чувствую себя преступником, — заявлял Принцип, — но человеком, который уничтожил зло». Он утверждал, что гибель Софии была несчастным случаем. Все это звучало не очень убедительно. Принцип совершил свои роковые выстрелы в течение нескольких секунд; он стоял менее чем в пяти футах от автомобиля, со стороны, где сидела София, и не мог ее не видеть. И действительно, он даже признался, что немного помедлил после того, как встретил взгляд Софии.

Грабеч также признал свою вину, но настаивал на том, что убийство «было одним из величайших событий в истории». Чабринович сначала высказывался в духе своих друзей: «Мы знали, что Франц Фердинанд был величайшим врагом всех славян». Но потом он дрогнул: «Для всех нас это было очень печально, потому что мы не знали, что Франц Фердинанд был и отцом. Мы все были очень тронуты, когда услышали о последних словах, что он сказал своей жене. — Затем, понизив голос, он добавил: — Я в смирении приношу свои извинения детям наследника и прошу их простить нас». Но для Принципа это было уже слишком, он вскочил со своего места и выкрикнул, что Чабринович не говорил с ним об этом. «Мне нечего сказать в свою защиту», — добавил Принцип вызывающе.

Трибунал вынес свое решение. Принцип, Чабринович и Грабеч были приговорены к двадцати годам заключения. Данило Илич и Чубрилович как совершеннолетние были приговорены к смертной казни через повешение; Попович получил 13 лет.

Трое молодых людей, которые так неосторожно изменили мир, провели свои последние годы в тюрьме Терезиенштадта, в Богемии, в очень суровых условиях, что, несомненно, усилило туберкулез, от которого они страдали. Грабеч умер от болезни в октябре 1916 г. Принцип прожил дольше, несмотря на свою попытку повеситься с помощью полотенца. Он до последнего настаивал на том, что его поступок был великой войной и не имел ничего общего с убийством: врач, который бывал у Принципа, отмечал, что он «не чувствует себя ответственным за произошедшую катастрофу». Туберкулез нанес сокрушительный удар по здоровью в последние годы его жизни: к моменту его смерти 28 апреля 1918 г. его левая рука была ампутирована, а его вес составлял меньше девяноста фунтов.