Читать книгу "Германский вермахт в русских кандалах - Александр Литвинов"

— И как по команде, у нас в колонне начался неудержимый понос. Понос жесточайший при непрерывном движении! Мы испражнялись на ходу… А на тротуарах дети, девушки, красивые женщины и красивая Москва под солнцем… Последним рядам в колонне нашей идти по мостовой было скользко от наших испражнений…Правда, те из нас, кто был в сапогах или у кого штанины снизу были подвязаны, какое-то время вышагивали, неся испражнения…

— А я понять не мог, для чего за колонной немцев пустили поливо-моечные машины, — признался Суровикин и усмехнулся. — А теперь Иоганн разъяснил.

— В конце нашего пути стояли пустые эшелоны. Мы погрузились, и нас развезли по лагерям.

С явным облегчением закончил свой рассказ Иоганн и вздохнул.

— А дети твои где сейчас? — погасил Кузьмич окурок и папиросу умудрился достать из пачки губами. Суровикин с ухмылкой отвернулся, чтоб не смущать прораба. — И кто там за ними сейчас доглядае?

— Они в государственном детском доме.

— Домой тебе надо, парень… Детей растить. Судьбу свою строить.

— А может, ему еще трошки хочется! — пошутил Суровикин.

— Что хочется? — не понял Иоганн.

— Повоевать тебе еще, наверно, хочется!

— Это мне очень больно, Василий… Так говорить…сегодня.

— Ему это больно сегодня! А когда нам было больно, вы орали свое и не слышали нас! Вот когда вы дозрели, немцы! Вот как надо было вас мордой тыкать в ваше собственное говно и в вашу собственную кровь! А в 41-м ваши бандиты сжигали наши деревни и села! Заживо сжигали с бабами, детями, стариками! А вы саперными топорами, что с длинными ручками, рубили наших раненых солдат! Прямо на земле рубили! На куски рубили! По живому! Танками давили! Гусеницами по земле раскатывали раненых, еще живых солдат! А на Орловщине детей малолетних за ножки хватали и били обо что попало и в колодец бросали! Изощренно убивали для наслаждения кровавого! Ребеночка надо было не просто убить, а за ножки и обо что-то ударить! И обязательно в колодец! Вот бы ты попался в руки тех матерей, что детей своих доставали потом из колодцев!.. Вот бы попался!..

Стараясь успокоиться, Василий встал:

— И что обидно! Сейчас уже находятся такие, что не верят в то, что творили у нас немецкие бандиты. Особенно не верят те, что вернулись с «экуации»: «Не могли немцы малолетних деток убивать и бросать в колодцы! Жуть какая-то! Даже подумать страшно!» А вы поднимите Акты, что составлялись по приказу Государственного Комитета Обороны! Как только Красная Армия освобождала от немцев город или какой-то населенный пункт, сразу же составлялся Акт злодеяний немецко-фашистских бандитов за время оккупации. Акт составлялся подробный, с указанием имен и фамилий уничтоженных наших людей: расстрелянных, сожженных, повешенных, угнанных в Германию. Указывались номера и названия воинских частей германского вермахта, кто исполнял эти зверства. Указывались разрушения, и подводился итог убыткам… Кто не верит мне, пусть почитает те Акты. Они в каждом городе и районном центре хранятся… В местных газетах те Акты печатались…

— Старуха моя сберегла газетку с Актом, — вздохнул притаенно Иван Кузьмич. — Хранила для сына и дочки, когда вернутся с войны. А пришел один я.

А Суровикин Василий молча ушел, только рукою махнул в сердцах да в сторону сплюнул.

— А ведь ему еще нет и тридцати, нашему Василию, — негромко, будто себе самому, проговорил Кузьмич, толкнув Иоганна плечом. — А он уже белый, как лунь…

На озере

В обеденный перерыв они подошли к тому месту озерной заводи, где под метровой толщью воды бомбовая воронка зияла черной пропастью непроглядной. В этом месте никто не купался.

— Здесь баб нету, можно и без штанов! — раздевается Валерик.

— Баб нету — нигорошо, — вздыхает Фриц и раздевается тоже.

И видит Валерик на спине и ногах его давние шрамы, как у дяди Жени.

— Русиш бомба, — поясняет Фриц, тыкая пальцем в шрамы. А шрам на боку гладит бережно: — Русиш штык.

— Наш солдат тебе врезал штыком? Ух, как сильно! А ты ему что?

— Ништо, — с лицом виноватым Фриц подернул плечом.

— Наш солдат убежал? Вот это да! — с интересом смотрит Валерик на шрам. — Значит, кого-то еще штыком саданул! И тебе было больно, да, Фриц?

Для Валерика было привычным видеть наших фронтовиков, войной покалеченных. Но ему и в голову не приходило, что среди немцев-солдат есть калеки такие же и с не меньшей жестокостью поврежденные войной. По его пониманию, немцев сразу убивало наповал, в точности, как было в кино.

И твердо уверен был, что отметины плена на теле имеют как наши пленные, чудом выжившие в немецких концлагерях, так и пленные немцы.

Но, тело Фрица оглядывая, Валерик не находил того, что на себе показывал Мишкин отец.

— Фриц, а где твое клеймо? Тебе где его поставили? Номер твой где?

— Вас, вас? — топчется Фриц по песку, не понимая: что это ищет братишка на теле его?

— Клеймо твое где? — продолжая оглядывать Фрица, Валерик хлопает кулаком по ладошке. — Печать твоя где?

— А, штемпель! — Фриц догадывается и тут же возмущается: — Штемпель — нигорошо! Штемпель — на скот! Ихь бин золдат! Ихь бин дойче золдат! Ихь бин менш! Ихь бин че-ло-век! Елки-палки!..

— Мишкин отец тоже человек, — не замечая раздражения Фрица, говорит Валерик, пытаясь ягодицы его рассмотреть, но тот не дается, прикрываясь одеждой.

— Я только глянуть хотел, куда тебе штемпель поставили! И что наши тебе написали там! А ты зажилил и не даешь посмотреть. А вот Мишкин отец все показывал нам. Ему на самый зад штемпель поставили немцы ваши, а на руках цифры и буквы «ОСТ». Острым ножом делали и заливали тушью, чтоб никогда не стерлось…

Насупившись, Фриц в землю смотрит и молчит.

— А ты знаешь как немцы «ОСТ» переводят на русский? А-а! Не знаешь! А это значит: Остатки Сталинских Тварей! Понял? Мишкин отец рассказал и дядя Женя. А тебе это делали наши?

— Не делали штемпель никак, — глухо говорит Фриц, тиская в руках комбинезон. И видом своим обиженным показывает, что расхочется ему купаться, если Валерик не отстанет сейчас же.

— Ну, не делали и не делали, — словами бабушки Насти говорит Валерик примирительно. — Купаться давай, а то Вальтер не любит «опоздателей».

Фриц вошел уже в воду по колено, как из динамика заводского грянула песня знакомая.

«Не уйдет чужеземец незваный, своего не увидит жилья…» — пел хор имени Пятницкого, и Валерику показалось, что Фриц под этими словами пригнулся даже.

— Йа, йа…Дойче золдат не увидит жилья, — печально смотрит он в сторону завода, откуда доносится песня. — Не увидит Дойчланд…

— Ты увидишь, — успокаивает Валерик и тащит в воду за собой. — Ты хороший, потому что…