Читать книгу "Молодой Сталин - Саймон Себаг-Монтефиоре"

Он был уверен, что нужен партии, и не собирался торчать в Солвычегодске: чем больше революционеров ссылал Столыпин, тем слабее была система. Побег следовал за побегом. В 1906–1909 годах власти могли одновременно отвечать лишь за 18 000 ссыльных из 32 000. Сосо написал Аллилуеву в Санкт-Петербург, спросил его адрес и место работы; очевидно, он планировал отправиться в столицу. Он начал собирать деньги: часть их он получил по почте. Заключенные инсценировали азартную игру, в которой Сталин “покрыл кон 70 рублей”.

В конце июня после утреннего обхода Берегового Петушка Сухова помогла Сталину облачиться в сарафан. Неизвестно, сбрил ли он бороду. Переодевшись, в компании Суховой он пароходом доехал до ближайшего крупного города – Котласа. Расставаясь с Татьяной, которая дала ему в дорогу несколько носовых платков, он произнес романтичную фразу, не смущаясь своего женского наряда: “Ну ладно, я когда-нибудь возвращу шелковыми”.

После этого он сел на поезд и отправился в Северную Венецию1.

“Как-то вечером, – вспоминает Сергей Аллилуев, муж любвеобильной Ольги, – я шел по одной из улиц Литейной части и вдруг увидел, что навстречу мне идет товарищ Сталин”. Друзья обнялись.

Сталин уже заходил к Аллилуеву домой и на работу, но никого там не застал. Центр Петербурга был не так уж велик. Аллилуев попросил дворника приютить Сосо. Дворники часто бывали осведомителями охранки, и, если они сочувствовали большевикам, их каморки были идеальным укрытием: искать здесь никто бы не стал.

Дворник укрыл Сталина в комнате своего брата, дворника при казармах Кавалергардского полка, на Потемкинской улице – рядом с Таврическим дворцом, где когда-то жил соправитель Екатерины Великой князь Потемкин, а теперь заседала Дума. К казармам “то и дело подкатывали пролетки с дежурными офицерами, – вспоминает Анна Аллилуева. – Сталин… часто бывал в городе, виделся с товарищами. Под взглядами казарменных часовых он спокойно проходил, прижимая локтем домовую книгу кавалергардских казарм”.

Сталин, который собирался “издавать газету”, наладил нужные связи и быстро отбыл на Кавказ.

В начале июля 1909 года он вернулся в Баку под новой маской – Оганез Тотомянц, торговец-армянин. Но охранка узнала о его приезде: в документах отражено, что прибыл “скрывшийся из Сибири… социал-демократ, известный в организации под кличкой “Коба” или “Сосо”. Двое агентов охранки, проникшие в ряды большевиков, – Фикус и Михаил – теперь регулярно доносили на Сталина, который проходил под кличкой Молочный[133](в Баку сталинским прикрытием было кафе-молочная). За ним то и дело наблюдали, но тайной полиции понадобилось несколько месяцев, чтобы понять, кто такой Сосо, и поймать его. Почему?

Это одна из неразрешенных загадок жизни молодого Сталина. Был ли советский диктатор в молодости агентом царской тайной полиции?2

Глава 25

Молочный: был ли Сталин агентом охранки?

В “нефтяном царстве” Баку Молочный попробовал вдохнуть новую жизнь в разрушенную большевистскую организацию. Он вновь работал со Спандаряном, Серго и Буду Мдивани. Собрав остатки дружины, он, по словам маузериста Куприашвили, “начал обдумывать нападение на почтовый корабль”; добычу он планировал пустить на финансирование “Бакинского пролетария”.

Но времена наступили скверные. “Партия больна”, – писал Сталин. “Хороших новостей нет. Мы не рабочие”, – жаловался он Цхакае и добавлял, что теперь считает правильным воссоединение с меньшевиками. Ленин ненавидел примиренчество, но тяжелые обстоятельства вынудили Сталина сделаться примиренцем. Закаленные комитетчики – члены комитетов в России – все сильнее разочаровывались в Ленине и эмигрантах. “Почему эти чертовы “течения” должны нас раскалывать… что за бессмысленные склоки – обе стороны заслуживают порки!” Сталин требовал учреждения Русского бюро, которое руководило бы партией в самой империи, и создания национальной газеты, печатаемой в России, а не за рубежом. Центральный комитет он в печати называл “фиктивным центром”.

Идеи Сосо о будущем партии дошли до Центрального комитета в Париже. В январе 1910-го ЦК сделал его членом только что образованного Русского бюро. Это был знак высокой оценки его энергичности и организаторских способностей. Из кавказского активиста он стал российским большевистским вождем, тем не менее в Баку он вел собственную игру против Шаумяна.

“Сталин и Спандарян сосредоточили всю власть в своих руках”, – сетовала жена Шаумяна Екатерина, дочь нефтяника. Зажатый между давлением Сталина и царскими репрессиями, Шаумян, как и многие другие, устроился на постоянную работу, причем у симпатизировавшего марксистам нефтяника Шибаева. Он пытался выбраться из подполья. “Все “взялись за ум” и устроились на работу, – писал Сосо Цхакае. – Все, кроме меня. Да, я не “взялся за ум”. За мной охотится полиция!” Неподкупный Сталин никогда не “взялся за ум” и ненавидел тех, кто “взялся”, таких как Шаумян, “который уже три месяца как оставил нашу работу!” Он пробовал вернуть Шаумяна на путь истинный. Оставшись один после смерти Като, Сталин ненавидел семейное счастье Шаумяна[134]и осуждал его жену Екатерину: “Эта женщина, как самка, думает только о своих птенцах, она часто враждебно смотрела на меня, потому что я втягивал ее Степана в такие конспиративные дела, которые пахли тюрьмой”. А Екатерина Шаумян жаловалась на то, что Сталин строил козни Шаумяну и вел себя как вздорная баба.

Сталин поехал в Тифлис “по финансовым делам” – эвфемизм для обозначения экспроприаций и рэкета. Он не знал, что умер его отец – возможно, это случилось в то же время. Бесо, бездомный пьяница, попал в Михайловскую больницу. Из медицинских документов ясно, что он умирал от туберкулеза, колита и хронической пневмонии. Он умер 12 августа, ему было пятьдесят пять лет. Он не пытался связаться с Сосо. У него не было ни родственников, ни денег, и его похоронили в нищей могиле1. Для большевика, подписывавшегося “Сын Бесо”, его отец умер много лет назад[135].