Читать книгу "Трудное счастье Калипсо - Наталия Миронина"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У меня у самого фирма, я знаю порядки, у меня юрист хороший…
Светлана, которая уже знала, что Юрий работает охранником в какой-то местной конторе, усмехнулась:
– Знаете порядки? И знаете законы, говорите, а договор-то читали?
Она пожалела, что сказала об этом, потому что боевая Надя вдруг подпрыгнула и закричала истошно:
– Что вы нам тут нервы мотаете? Все равно денег не получите! Мы их уже тратанули!
Видимо, это было сигналом. Из дома на ее крик выскочила такая же коротенькая тридцатилетняя дочь, которая принялась вторить матери.
Светлана почувствовала дурноту. Идиотское слово «тратанули» застряло у нее в ушах, и она вдруг поняла, что ее сейчас вырвет на ухоженную клумбу барыг Курбатовых, но хуже всего, что ее затрясло, руки стали ледяными, безотчетный страх мгновенно заполнил ее всю. Тина, только мельком бросив взгляд, все поняла и стала усаживать Светлану в машину. Курбатовы торжествовали, что-то крича и размахивая руками. Племянник Тины, высокий красивый юноша, вдруг остановился и, обернувшись, громким, гортанным голосом произнес какую-то короткую фразу. Юрий Курбатов от неожиданности замолчал, замолчали его домашние, и в этой тишине прозвучало по-русски с армянским акцентом:
– Да вы просто ишаки!
За соседним забором кто-то радостно и грубо заржал. Соседи Курбатовых не любили.
В машине приступ прошел, но не сразу. Сначала отпустило горло – спазмы исчезли, дышать стало легче, и только страх, безотчетный, сковывавший ее всю, не проходил.
– Тина, отвезите меня домой, я что-то плохо себя чувствую.
Тина кивнула, а потом поинтересовалась:
– Может, к врачу? У вас, наверное, давление, – и тихо добавила: – И все из-за нас…
– Нет, не из-за вас. И к врачу не надо, лучше домой. – Светлана подумала о своем убежище – прохладных комнатах с родными, знакомыми вещами, с любимым диваном в бывшем нащокинском кабинете. Светлана вдруг поняла, что с ней сейчас случится истерика. Она минуту сдерживалась, а потом разрыдалась в голос. Сквозь слезы она увидела завертевшиеся вокруг сосны Александровки, которую они в этот момент проезжали, потом кусочек синего неба, и вдруг все стало серым и шершавым. Что это было, Светлана не поняла.
Когда она открыла глаза, Тина и ее племянник стояли около нее. Она сидела на заднем сиденье машины, дверь была открыта, пахло спиртом, рядом стояла машина «Скорой помощи».
– Срыв, нервный срыв. По-хорошему – отпуск на три месяца, витамины, психотерапевт, иглоукалывание и все прочее, что сделает из нее нормального человека, – врач в синей форменной одежде стоял рядом с Тиной.
Во рту у Светланы было противно сухо, голова казалась тяжелой, но не чувствовалось того напряжения, которое доставляло ей почти физическую боль. Внутри все как будто распрямилось, и скрученный в запутанный узел жгут страха исчез.
С этих пор она боялась. Боялась всего. Открытого пространства, трамвайного грохота – ей казалось, что она теряет сознание, громкой музыки и тишины одновременно. Она стала бояться быстро ходить – дыхание куда-то вдруг исчезало, ей казалось, что она человек без легких. Пугалась этого еще больше и начинала судорожно, широко открывая рот, дышать. Эти приступы ее изводили – вечером каждого дня она обязательно подводила итоги: «Сегодня я два раза задыхалась, один раз у меня кружилась голова, два раза тошнило. Зато не болели глаза». Она теперь измеряла себе давление по пять раз на дню. Она пару раз сходила к врачу, которая, весело улыбаясь, поводила по ее похудевшей груди холодным фонендоскопом, торопясь, измерила пульс, заставила пять раз присесть и со всей силы стукнула по коленке резиновым молоточком.
– Голуба моя, рожайте, а больше мне вам и посоветовать нечего. Ну, может, витаминчики какие…
Светлана разрыдалась в голос – она почти умирала, она не могла доехать до своего издательства, почти не выходила на улицу, она иногда была так слаба, что любая, самая незначительная физическая нагрузка отзывалась в ее организме одышкой и головокружением, а эта дура советует рожать. Истерику остановили корвалолом и легкими пощечинами. С тех пор к врачам Светлана не ходила. Она сидела дома, тупо смотрела на противоположную стенку, где висела картина с безобразным закатом, изредка отвечала на телефонные звонки – что происходило в типографии ей было неинтересно – там, жалея Светлану, сбиваясь с ног, всем руководила доблестная Тина. Иногда Никольской овладевало отчаяние одинокого человека, но плакать в одиночестве она боялась, как некоторые бояться опрокинуть стопку водки, обнаруживая в этом желании признак алкоголизма. «Я ведь не сумасшедшая! Что я буду рыдать тут одна! – думала она и «заталкивала» поглубже свое отчаяние. – Хорошо им советовать – рожайте. Если не родила при мужьях, то как родить в одиночку. Хорошо, хоть родители меня не видят такой». Светлана рассматривала драные спортивные брюки, переодеть которые обещала себе уже неделю. Родители действительно ее не видели. Они изредка звонили, мимоходом справлялись, как дела, и опять пропадали в домашних хлопотах. Они и мысли не допускали, что у Светланы может быть что-то не так. Телефонные звонки раздавались часто. Отвечала Светлана только Тине и родителям. Со всеми остальными, включая Пашку Соколова (а он звонил чаще всех, почти через день), она разговаривать не хотела. «Тебя Паша ищет, – сообщала мать, – ты бы ответила ему. Что-то там случилось у него, что ли». – «Хорошо», – говорила Светлана, звонить не звонила, а с раздражением думала, что вот «у Пашки-то ничего случиться не могло. Он везунчик».
Самым страшным временем была ночь. Светлана ее боялась больше всего. Ночь наступала, обнажая скрытые опасения, усиливая тревогу и превращая кажущееся в существующее. С наступлением темноты Светлана включала во всем доме свет, пытаясь высветить углы своего жилища – ей казалось, что все самое страшное прячется именно там. В те вечера, когда она отважно забиралась в постель в положенные одиннадцать-двенадцать часов и все-таки засыпала, ночь вдруг будила ее своей тишиной. Открыв глаза, Светлана прислушивалась к биению сердца, потом старалась что-то шумно сделать – зевнуть, повернуться, чтобы хоть как-то разбавить эту густую, домашнюю немоту, облепившую ее со всех сторон. Но одиночество и невроз были сильнее, она вскакивала, в панике сбегала вниз, на первый этаж, сворачивалась в клубок в углу дивана и так дожидалась утра. На следующий день она всеми силами тянула время, пытаясь себя занять чем-нибудь, но ее внимание было рассеянным, а внутреннее беспокойство гнало из комнату в комнату.
Наступил ноябрь, который обжигал первым морозом и выметал из леса последние листья. Это Нащокин любил ноябрь, а ее, Светлану, сравнивал с «рыжим священником», монастырском учителем музыки – Вивальди.
– Он терпеть не мог осень, а месяц ноябрь в особенности. Вивальди боялся холода, в ноябре у него было жуткое настроение, – рассказывал Нащокин, – а какую музыку посвятил этому месяцу, а?!
Светлана помнила этот шквал невероятных звуковых сочетаний – она ноябрь не любила, тосковала по солнцу, шуму листвы, по свободе, которую дарит тепло, но пронзительные мелодии Вивальди ее трогали.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Трудное счастье Калипсо - Наталия Миронина», после закрытия браузера.