Читать книгу "Дочь мадам Бовари - Наталия Миронина"

В девяностые годы прилавки Елисеевского магазина были пусты. Даже пирамиды консервов, которые в последние годы украшали мраморные столы за спинами продавщиц, куда-то исчезли. Народ же заходил в магазин скорее по привычке. Видимо, всем казалось, что уж в этом храме торговли обязательно что-то будет, несмотря ни на какую разруху. Однако разочарованные люди уныло бродили вдоль прилавков, задирали голову, рассматривая знаменитую люстру, вздыхали и выходили опять на улицу. Квартира Костина находилась неподалеку, в большом сером доме напротив ресторана «Арагви». В этом самом доме жил знаменитый классик, который, выходя на свой балкон, громко, перекрывая шум улицы, кричал швейцару ресторана: «Накрывайте, сейчас буду». В Елисеевский Вадим Петрович всегда входил с черного входа – это, по его меткому замечанию, было «продуктивнее». Вот и сейчас он неторопливо вышагивал с полным пакетом снеди. Правда, этот набор несколько отличался от прежних. Не было икры, крабов, семги. Но зато были другие, не менее важные продукты – масло, мясо, колбаса, сыр.

– Вадим Петрович! Вадим Петрович! – его окликнули уже на перекрестке. Голос принадлежал Воробьеву, соседу с третьего этажа. Воробьева в доме не любили. Писателем он не был, и вообще с трудом можно было отнести его профессию к творческой. Он был «пожизненным завхозом». Большинство соседей дружбу с ним не водили, ограничиваясь сухими «Здравствуйте» и «До свидания». И только Костин поддерживал с ним отношения, заходил в гости, поздравлял с праздниками его невзрачную жену и маленькую раздражительную тещу. Костин совершенно случайно узнал, что единственный сын Воробьева погиб в Афганистане. Воробьев не воспользовался связями, сын, пройдя краткосрочную подготовку в лагере где-то около Кушки, был направлен в действующую армию и погиб там со своим взводом. Портрет сына в доме стоял на самом видном месте, и по всему было видно, что эта семья от утраты никогда не излечится. Время в этом доме словно остановилось. Костин как мог скрашивал жизнь этих людей, еще раз убеждаясь, что никакие деньги и благополучие не спасают от потерь.

– Вадим Петрович! – Воробьев наконец нагнал Костина. – Заходите сегодня вечером. Просто так, на пироги. Мои женщины с утра тесто месят.

– С удовольствием, – Костин улыбнулся, – я без ваших пирогов и недели не могу прожить. Нигде таких не ел.

Воробьев просиял. Было видно, похвала ему приятна, а еще Костин вдруг понял, что для Воробьевых он объект, на который они, такие теперь одинокие, могут перенести нерастраченные любовь и заботу.

– Михаил Александрович, а можно попросить, чтобы немного пирожков с яблочным вареньем сделали.

Костин специально попросил с вареньем. Во-первых, это не вводило в расход семью – яблоки росли у них на даче, и варенье исправно варилось каждый год. Во-вторых, его просьба сейчас наполнит особым смыслом хлопоты этих двух несчастных женщин.

– Конечно, конечно, только я тогда пойду вперед, чтобы их предупредить, а то ведь все капустой начинят.

Костин приостановился и повернул опять в Елисеевский: «Надо бы им мясо еще взять!»

Вечером, деликатно завернув мясо, сыр и масло, так чтобы это выглядело небольшим компактным пакетом, Костин постучался к Воробьевым. Открыла ему жена Воробьева.

– Добрый день, Елена Васильевна! Вашими пирогами по всему нашему дому пахнет, и все от зависти зеленеют.

– Ой, да что вы, пироги не удались, что-то я не так сделала, – произнесла обычную в таких случаях фразу хозяйка дома.

– У вас так не бывает, – галантно произнес Костин и добавил: – Елена Васильевна, я вот тут продукты покупал и решил, что вам, может, что-нибудь пригодится. Что вам в очередях стоять!

– Нет, нет, что вы! – Елена Васильевна замахала руками, но Костин аккуратно взял ее под локоть.

– А я к вам на обед приду!

– Ну, разве что вы обязательно придете… – Елена Васильевна понесла сверток на кухню.

В гостиной, где был уже накрыт стол, Костин нашел Воробьева, который разливал по стаканам сок, и его тещу, разговаривавшую с миловидной молодой женщиной в модном синем костюме с золотыми пуговицами.

– Ну наконец-то, а мы вас ждем, ждем, – Воробьев обрадовался, а его теща, сделав значительное лицо, произнесла:

– Вадим, хочу вас познакомить, это Галя – дочка наших старинных знакомых. Мы ее с самого, можно сказать, нежного возраста знаем.

– Очень приятно, – произнес Вадим. Он чопорно склонил голову в поклоне и сделал неуловимое движение, как будто щелкнул несуществующими шпорами. Теще Воробьева это очень понравилось. Одобрительно глядя на него, она стала гостье рассказывать о том, какой замечательный писатель Вадим Петрович Костин, какой он талантливый и успешный для своего возраста.

За обедом, во время которого Воробьев рассказывал, как они вместе работали с отцом гостьи, Костин имел возможность рассмотреть Галину. Изящная фигурка, хорошее лицо без всяких особенностей, но приятное, манера держаться – сдержанная, но вместе с тем чувствовалось, что цену себе девушка знает.

Вечер прошел замечательно. Хозяева наперебой расхваливали то гостя, то гостью, устроили какую-то шутливую карточную игру, в которой Костин и Галина оказались в одной команде, к концу вечера куда-то все время исчезали, стараясь оставить их вдвоем.

– Они меня сватают. – Галина весело рассмеялась, когда в очередной раз хозяева покинули комнату.

– И меня, – кивнул головой Костин, – всем семейным плохо, когда другим хорошо!

Девушка расхохоталась:

– Это они по просьбе родителей, да и сами давно уговаривают замуж выйти.

– А вы?

– Я – не спешу. Сейчас такие времена, что…

Костин смотрел на Галину и не совсем понимал, как эти безусловно тяжелые времена могут сказываться на девушке из такой семьи. Ильин Сергей Максимович был сотрудником КГБ, почти всю свою жизнь провел он за границей. Его дочь училась в Америке и Германии. Новые времена со всеми этими обличениями и разоблачениями Ильина не коснулась – он был тем, кем гордятся в любые времена и с любыми убеждениями. Он был разведчиком. Галя – единственная дочь, получила отличное воспитание и образование. К переменам, наступившим в стране, сам Ильин относился с пониманием и скорее позитивно. И это несмотря на то, что большинство его друзей все, что происходило сейчас, в девяностые, называли «безобразием и преступлением». Ильин на это только улыбался. Ему, человеку, видевшему изнутри и тот и другой мир, аналитику по складу ума, все, что произошло, не казалось чем-то неожиданным или преступным. Более того, он искренне считал, что и последний президент СССР, и первый президент России – люди если не великие, то, уж во всяком случае, выдающиеся. Хотя бы потому, что слом произошел почти бескровно. И совершенно неважно, чем были продиктованы их поступки – стремлением к власти, желанием заработать политический или иной капитал или просто они где-то недоглядели.

– Что вы хотите? Попробуйте такую махину, как мы, сдвинуть с места?! В остальном мире на эти все процессы уходили века. Это во-первых, а во-вторых, слава богу, что именно так это произошло.