Читать книгу "Дураки умирают первыми - Виктор Точинов"

Охотник не то улыбнулся, не то оскалился:

— Забыл предупредить: мы, масаны, совокупляемся с попавшими под землю женщинами исключительно оральным способом. Вам пора узнать, госпожа, как это бывает. Рассвет близится, и вам пора…

Зубастая пасть надвигалась, рука масана протянулась, потрясла за плечо:

— Вам пора, госпожа…

Она вывалилась из кошмара, как парашютист из десантного люка. Резко отдёрнулась от иглозубого оскала и проснулась под жалобный визг панцирной сетки.

Охотник стоял, склонившись над ней. Выглядел нормально, как раньше: лицо прежнее, зубы прежние, глаза обычные.

— Пора двигаться, рассвет близок.

Бэсс примостился на своём насесте, никак не демонстрируя, что обладает танцевальными способностями. Магнитофон, разумеется, на столе не стоял. Свеча, потушенная сорок лет назад, не горела.

Фу-у-у… Мерзкий сон… Ну так вольно ж было засыпать в таком месте…

Двинулись в путь сразу. Без завтрака, без чашечки кофе, без посещения ванной. Она поднялась, и они пошли. Света не возражала — главное, оказаться наверху, всё остальное не важно.

Свернули в один из боковых отростков пещеры, замеченных Светой накануне. Путь был иной, но походил на тот, что привёл сюда: земляной, ничем не укреплённый ход сменился лабиринтом старых, разрушающихся бетонных труб. Масан ориентировался в нём свободно, без сомнений сворачивая на развилках.

Быстрая ходьба разогнала остатки сна, прояснила мысли. Света вспомнила концерт-и подумала: ладно Бард, никогда его не любила, но вдруг, например, Элвис до сих пор бродит в катакомбах под Мемфисом и даёт концерты, не предназначенные для ушей живых?

Охотник высказанную догадку немедленно опроверг:

— Нет-нет, госпожа… Я говорил, что Бард — единственный и неповторимый, и это не преувеличение и не комплимент поклонника, но констатация факта. Все остальные ушедшие ушли, а он не смог…

— Почему?

— Гиперзаклинание. Простейшее, примитивное, но невиданной силы. Когда многие миллионы губ твердят, что мёртвый жив, и миллионы рук пишут то же самое, то…

Масан говорил мечтательно, с явно ощущавшейся ностальгией, потом вдруг сбился и резко изменил тон:

— В общем, не ушёл. А мы пришли. Этот колодец ведёт наверх. Люк на нём лёгкий, пластиковый, вам вполне по силам отодвинуть его, госпожа.

Пора было прощаться, но Света не находила прощальных слов.

— Я не знаю, как вас благодарить… — неуверенно начала она.

— Зато знаю я.

Света вздрогнула. Лицо масана неуловимо изменилось. Мгновенно превратилось в маску монстра из сновидения: красные глаза, зубы-иглы.

«Сейчас потребует благодарности в виде орального совокупления…» Мысль была вялая, заторможенная, словно думала Света не о себе, о ком-то далёком и совсем не интересном…

— Но сначала позвольте выразить мою благодарность, госпожа. На концерте я… в общем, немного увлёкся, что случается со мной крайне редко. Но всё же почувствовал ваш взгляд, и понял его значение, и благодарен за то, что вы измеряете каждого правильной мерой и взвешиваете на правильных весах — по делам его, а не по внешности, подаренной природой.

Масан склонил голову в коротком поклоне. После паузы продолжил:

— Отблагодарить же меня, госпожа, вы можете просто: дозвольте облобызать кольцо, украшающее ваш палец.

Света с сомнением посмотрела на иглообразные зубы.

До сих пор Охотник никак и ничем не проявил агрессивности, хотя времени для того имел с избытком. Наверное, не стоит судить о людях по их прикусу, даже если они не совсем люди…

Она протянула правую руку.

И тут Охотник сумел удивить. Света думала, что неспособна уже ничему удивиться, что лимит удивления исчерпан на долгие годы вперёд, но он сумел. Опустился на одно колено, взял её руку, приложился губами к кольцу. Губы были холодны как лёд, без метафор и преувеличений, — Свете показалось, что кожи на мгновение коснулся выстуженный на морозе металл. Но изумилась она не оттого.

Охотник взял её левую руку! И поцеловал кольцо на ней!

Обручальное кольцо, когда-то подаренное Виктором.

* * *

Бориса Вениаминовича Сидякина давненько никто не называл по имени-отчеству и просто по имени и по фамилии. Называли его Сидюком, а ещё чаще — созвучным прозвищем, вовсе уж нецензурным.

В иерархии бомжей Софийской промзоны Сидюк занимал одно из последних мест, поэтому всегда старался устроиться на ночлег в сторонке от коллег. Это имело свои плюсы — никто не мог обидеть Сидюка и покуситься на плоды его нелёгких дневных трудов, но имелись и минусы — некому было предупредить о приближающейся полицейской облаве.

В то утро Сидюк проснулся рано, на рассвете. Он бы подрых ещё, но организм настойчиво требовал: а) облегчиться; б) опохмелиться; и игнорировать его требования не было никакой возможности.

Сидюк на четвереньках выполз из норы, где спал, прижавшись к горячей трубе с собственноручно ободранной теплоизоляцией, кряхтя, поднялся, расстегнулся и помочился на бетонную стену, привычную к утренним моционам.

Пункт «а» выполнен.

А вот с пунктом «б» всё сложнее, значительно сложнее.

Нажрался Сидюк накануне от щедрот Груздя, своего коллеги, нехило приподнявшегося в тот день на цветных металлах. Заработанные Груздём деньги превратились в большое количество спиртосодержащей жидкости «Снежинка», а та, в свою очередь, превратилась в жестокое похмелье Сидюка.

Очень тяжёлое.

«Снежинка» у Груздя оставалась, Сидюк сам видел, как тот заначил несколько флаконов от гулеванящей компании, но ведь не нальёт, падла, ни за что не нальёт. Во-первых, вредный. Во-вторых, потому что вчера Сидюк снова заявился на попойку без доли, на шару, и за крысятничество его слегка побили.

Не нальёт.

Тяжко вздохнув, Сидюк поковылял в сторону Фрунзенской овощебазы. Любой физический труд ему претил, но иных выходов не просматривалось: фуры и вагоны на базу приходят круглосуточно, и, соответственно, круглосуточно нужны грузчики.

Однако далеко Сидюк не ушёл: едва завернул за угол бетонного забора, как открывшееся глазам зрелище мгновенно вымело из его головы мысли об овощебазе и тяжком похмельном труде на ней.

Перед Сидюком находился канализационный колодец, его зелёный пластиковый люк валялся в стороне — люки здесь все были пластиковыми, благодаря стараниям Сидюка и его коллег по сбору вторсырья, — а из колодца вылезала мочалка. Вполне приличная, по мнению Сидюка, мочалка. Помятая, конечно, и грязная, но…

Но Груздь вчера громко и долго тосковал от отсутствия бабы в их компании. Хотелось Груздю бабу, хоть ты тресни, и даже на Цыпу, самого молодого из собутыльников, он поглядывал с нездоровым интересом.