Читать книгу "Большая красная кнопка - Макс Острогин"

Пусть привыкает. Алиса – это как сыть. Только сыть ест тело, а Алиса начинает с мозга. Грызет его, грызет, пока… Пока не привыкнешь.

– Вообще, Прыщ, ты зря с ним связался, – сказала Алиса. – Наш Рыбинск – просто ходячий праздник…

Алиса замолчала.

Егор хлюпнул носом. Нога не болела.

– Жрать все-таки охота, – сказала Алиса. – У вас ничего нет? Дэв, я помню, ты в свое время сушеными бычками увлекался? А? У тебя там карася какого-нибудь не завалилось за подкладку?

– Нет. Караси закончились.

– Жаль. Я по ним ностальгирую. Ты знаешь такое слово?

Я не очень знал про ностальгизацию, но ничего, Алиса мне потом объяснит. Как-нибудь.

– Неплохо бы что-то пожевать спросонья, – негромко сказала Алиса. – Супу похлебать. Супу наварите мне, уродцы?

– Наварим, – сказал я.

Варить суп не из чего, но ладно, сварим из сапога. Пошарим по округе.

Снег. Хорошо бы перебраться под крышу, но Егор говорит, крыш мало осталось, дома все попадали, в обозримом окружении совсем почти не осталось целых. Да и не хочется под крышей, вдруг толчки повторятся? Если уж Вышка завалилась… Без крыши лучше. Я подумал, что потом мы не будем ничего здесь восстанавливать. Слишком тут много нехорошего произошло. Найдем чистое место, разведем в нем жизнь заново…

– Вот и хорошо. Я посплю, а вы мне потом расскажете. Что и куда.

– Погоди, – сказал Егор.

– Чего годить-то?

– Сейчас…

Егор принялся ковыряться за пазухой, я слышал.

– Ого, – сказала Алиса. – Это что, снаряд? Или в носу ковыряться? А ножик зачем?

– Это свеча. Она немного слиплась, надо расправить.

– На цветок похожа, – заметила Алиса уже без ехидства. – Красивая.

Егор пыхтел, наверное, полчаса. Алиса молчала, из чего я заключил, что свеча действительно стоящая.

– Все, – сказал Егор. – Готово вроде… На.

– Что? – спросила она.

– Это тебе.

– Зачем?

– Подарок.

– Спасибо…

Растерянно.

– Теперь надо зажечь.

– Не жалко? – спросила Алиса. – Красивая ведь…

– Не-а. Свечка и должна гореть, какой тогда в ней смысл.

Алиса чиркнула огнивом, фитиль затрещал.

– Ух ты… Звездочки… А это? Пружинки? Как в янтаре.

Запах от свечки шел совершенно необыкновенный, видимо, в воск был добавлен особый аромат. Пахло смолистой елкой, кислыми зелеными яблоками, чем-то незнакомым и, наоборот, чем-то знакомым, но совершенно забытым. От огонька исходило тепло, и я, не задумываясь, вытянул ладони.

– Что за праздник-то? – спросила Алиса через некоторое время.

Я не знал, а Егор долго думал, шмыгая засопливившимся носом, грыз ногти, а потом ответил:

– День спасения.

– Понятно, – сказала Алиса совсем обычно. – С вами, психи, все ясно. Ладно, вы пока отдыхайте, на огонек свой глядите, спасайтесь. Я спать буду. А вы пожрать все-таки придумайте. Ясно?

– Ясно, – ответил Егор с подозрительной готовностью.

– Ясно… – передразнила Алиса. – И чтобы будильник не звенел. У меня на всякие ваши будильники сплошная злость, да и голова от них разваливается. Смотрите у меня, крысоеды…

– Никаких будильников, – послушно сказал Егор. – Только тишина, я прослежу.

– Проследи, Прыщ, проследи. А что ты там говорил о слонах? Я знала одного слона…

Они принялись разговаривать. О слонах, о дровах и запасах на зиму, о каких-то спокойных и обычных вещах, о которых разговаривают все люди и во все времена. Я слушал их некоторое время, а потом отошел. Хотелось побыть одному. Не совсем одному, в отдалении.

Сел на камень.

Егор рассказывал Алисе про наш поход. Про то, какими мы были героями и как мы все разведали, и про то, что будет весной. Как начнется капель, мы выберемся из слона, хорошенько соберемся и отправимся искать серебряную собаку.

Алиса смеялась и через каждое слово говорила, что мы дураки, а особенно я дурак, но теперь все наладится, потому что отныне с нами она, а уж она знает, что нужно делать, она уж позаботится, все будет хорошо.

Все будет хорошо.

Зачесался нос. Сильно, нестерпимо вдруг, до боли в переносице.

Все хорошо. Егор, придурок, заразил меня простудой, теперь неделю не прочихаться…

Я тер нос, размазывая по лицу тягучие сопли, но это не помогало, нос чесался все сильнее и сильнее, лицо распухло и наполнилось тяжестью, я тряхнул головой, задел ухом за плечо, в башке полыхнула боль, и слезы, те, что я сдерживал долго и успешно, все-таки прорвались.

Я плакал.

Нога не болела. Ухо наоборот.