Читать книгу "Чеченский угол - Ольга Тарасевич"

– Я, командир, это, – гладя Лику по голове, пояснил Лопата. – Попрощаться решил зайти. Сидел в беседке. Вижу, работает человек. Потом Ленка пришла. Ну, думаю, сейчас девки болтать начнут, мне уж точно ничего не обломится. Уходить собрался. Тут акустика хорошая. Леночка наша и говорит: «Пришла я, дескать, Лика, тебя убить…»

* * *

– Почему?

– Лена, что все это значит?

– Объясни.

Три голоса. Три направленные на нее пары глаз требуют ответа.

Лена пытается что-то сказать, но слова застревают в горле.

…В висках набат Юркиного письма. Первого и единственного, присланного из армии. Больше он никогда ничего не напишет. Нечем.

« Здравствуйте, папа и сестричка Леночка. Пишу вам уже с территории Чечни. Продвигается наша колонна очень медленно. Каждый день танки окружают женщины. Останавливаемся. Оттаскиваем их. Отдан приказ огонь не открывать. Приказ выполняем. А колонну обстреливают. Кажется, здесь даже у детей есть оружие. Вчера убили парня, он был в соседнем экипаже. Я сделал пару его набросков, хотел написать портрет – но не успел. Он совсем мертвый лежал, а одна женщина на него плюнула.

Здесь очень холодно и сыро. Сапоги развалились, я в кроссовках. Горячей еды нет, вчера съели с пацанамипоследнюю банку тушенки, обедали хлебом. Но командиры сказали: «Потерпите, скоро это все закончится. Боевиков в Грозном нет. Войска дойдут до столицы, а потом повернут обратно». Патроны к автомату нам выдали не того калибра. Ближе к Грозному все надеются получить другие патроны. Я молчу, что мне без разницы, что стенгазету рисовал в части, когда все изучали устройство “Калашникова”.

За меня не волнуйтесь. Командиры уверяют, что все будет нормально. Я им верю. Люди они военные. Знают, что говорят… »

Отец этого письма не читал. Сам уже слал скупые военные строчки. Жив, здоров, жди домой.

Лена ждала.

Паутина лжи окутывала все плотнее.

Папе про Юрку писать нельзя. Как писать про такое. Руки выше локтя оторваны, вонзается в плоский живот игла, а возле живота мешочек для отвода мочи. Нет больше тонких пальчиков их ангелочка. И кудрей его белокурых нет – седые стали волосы, седые-седые…

А потом и Юрке про папу говорить стало нельзя. Обугленные косточки в металлическом ящике. Их папа. Врач говорит, у Юры нарушено восприятие действительности. Но рассказывать про отца все равно не стоит. Если поймет – разрушится, сгорит, не вынесет.

Сослуживцы отца – чудом выжившие, единицы, вспоминали: во время второго штурма Грозного их бомбили российские самолеты, расстреливала своя же артиллерия.

Слов не хватало во время той беседы. В папу – бомбы и артиллерия? В папу – который всю жизнь в армии? В папу – еще живого?..

Юре проще. Гниющему, искалеченному, мучающемуся от боли – ему проще. Господь пощадил, позволил не видеть и не понимать, не задыхаться от бессилия, когда от близких людей остаются косточки, обрубочки, и ни помочь, ни изменить, ни облегчить боль – ничего невозможно.

Были родные, любимые, самые лучшие. Два трупа осталось – один живой, второй мертвый. И с этим надо жить. Это навсегда. Ее жизнь – их боль. Каждый день, час, минуту. Вся жизнь болит. Не понять, не описать, но не дай Бог кому-либо почувствовать.

Отряд. Дима… То есть Дмитрий Александрович. Братишки.

Чечня.

Какое облегчение.

Лежать часами, щека прижата к винтовке, по телу мурашки, холодно. Уже ничего не чувствуешь, кроме мурашек, ползут, ползут, как настоящие, как насекомые. Все в радость.

Виктор – он сам признался – прицеливался, нажимал на спусковой крючок, и его передергивало. Нельзя не смотреть. Надо смотреть. Смотрел. Тяжело.

Ей – нет. Все в радость. Все в радость, радость, пусть взрываются черепа и мозг – серое вещество, вранье, оно белое – превращается в кровавую кашицу. Еще! Вы стреляли в моего братика, вы целились в папку, ненавижу вас, суки, ненавижу!

Напилась их смертями допьяна. Даже любопытство появилось. Что чувствуют они, убивая нас? Почему бьются так отчаянно смело, ожесточенно, остервенело?

Случайно попала в руки распечатка книжки. Автора потом выяснила, позднее. Тогда – просто кипа листков в сумке подстреленного чеченца.

«Все генералы, которые сегодня отдают приказы убивать чеченцев, рано или поздно понесут ответственность. Если они умрут естественной смертью, кровь чеченцев упадет на их потомков. Древние говорили: кто убивал – будет убит, кто по приказу убивал – все равно будет убит, но и тот, кто приказывал, тоже будет убит». Автор. Да, выяснила: Султан Яшуркаев, «Дневник чеченского писателя».

Но это потом, случайно, к слову говоря.

Тот, кто отдает приказы.

Как все просто. Конечно. Безусловно. Генералы, и только они. Какие, на хрен, отцы-командиры. Убийцы. Гонят табун голодных, перепуганных, не умеющих толком стрелять детей. Знают, что на убой. И все равно гонят. Через трупы – к звездам на погонах. Через кровь – на новые должности. Как мальчишки, сметают армии солдатиков, а солдатики-то живые, им больно, у них матери и отцы, и тем тоже больно, а этим наплевать. Только пятеро было на всю огромную матушку-Россию. Которые отказались вести войска в Чечню. Десятки, сотни других – согласились. С радостью. Еще и локтями друг друга отпихивали. Как свиньи у корыта. Свиней понять можно. Жрать хотят. Этих – ни понять ни простить нельзя. Не на крови невинно убиенных славу надо зарабатывать.

Убить. Сколько сможет – столько убьет. Пока силы будут. Это не за Юру. Не за папку. За них уже сполна заплачено. За гробы, которые шли и идут в Россию. За серебристый пластик – мальчики, мальчишечки, все, что собрали. И за то, что не собрали – лежит в братских могилах, изгрызенное собаками, прикопанное спустя рукава.

Мальчики, мальчики. Стриженые головы, первая щетина, не целованные губы, руки грязные, бинтами связанные, штаны окровавленные, бушлаты истрепанные, сапоги рядом, на носилках. Мертвые. Дай Бог силы вашим матерям, которые вас рожали, растили.

Дай Бог силы мне – чтобы за вас отомстить…

Не найдут. Не просчитают. Никогда. Была оставшаяся от бабушки квартира. Сдавалась за неплохие деньги. А стали стволы. Точная копия личного служебного оружия. Пистолет Макарова, «Винторез». Меняла накануне поездок. От «подпаленных» стволов избавлялась, покупала новые.

Номер один. Егор Михайлов. Экспромт. Успела выяснить, по какой дороге проедет кортеж, заняла позицию, ушла без проблем. Очень хорошо.

Номер два. Геннадий Алпеев. Тщательная подготовка. А что вы думали, генералы – только чужих детей под пули бросать? Ни фига. Но – долго перебирала кандидатуры, выбрала из генеральских сынков самого мерзкого. Даже познакомиться пришлось. Замуж звал, наркоман конченый. Пристрелила в упор из пистолета, он так ничего и не понял, под кайфом был. Все по плану. Папочка не пережил. Больно, когда дети умирают, больно ведь, да?!