Читать книгу "Наследница Магдалины - Элизабет Чедвик (Англия)"

И тогда, с гневом вспоминал Филипп, проклятый римской церковью Иоанн, сговорившись с германским императором Оттоном и герцогом фландрским Львом решил нанести французскому королевству предательский удар в спину. Филипп выступил навстречу объединенной армии союзников и при Бовине нанес ей сокрушительный удар. Война была прекращена, и теперь владения Франции доходили уже до Гаронны. Вскоре умер Иоанн, а его наследник Генрих, преклонявшийся перед куртуазными французами, даже не помышлял о том, чтобы вернуть подвластные его отцу земли. Филипп Август очень гордился тем, что именно ему удалось сделать столь многое для объединения королевства, прежде существовавшего лишь на листе пергамента.

Но оставался еще непокоренным богатый Юг, где окопался шурин покойного Иоанна, потворщик еретиков, граф Раймон. Испанцы с завистью поглядывали на эти земли, и король Франции не мог допустить отторжения столь выгодных во всех отношениях территорий. Похоже, пылких призывов Рима и бесстрашия сражавшегося во главе северных рыцарей грозы неверных, Симона де Монфора, оказалось мало. Пришла пора вводить в Лангедок регулярные королевские войска. Но для этого нужен был подходящий повод и, по мнению короля, сегодня он как раз и представился.

Двери залы распахнулись, и гулко стуча по мозаичному полу, к трону быстрыми шагами приблизился Амори де Монфор. Его бархатный красный камзол был расшит вставшими на дыбы львами. Рухнув на колени, он коснулся губами мыска сапога короля.

— Встаньте, доблестный Амори, — довольно холодно промолвил король, возложив свои ладони на простертые к нему руки отпрыска де Монфоров.

— Ваше величество, — отчетливо произнес последний, так и не подняв головы, — перед лицом собравшихся здесь пэров Франции и предводителей духовенства с этого часа и до самой своей смерти я ваш человек.

Бешено бившееся сердце, казалось, вот-вот выскочит из его груди. Подоспевший к нему взмокший под тяжестью парадной аббатской ризы Сито уже держал наготове оправленное в золотой оклад Евангелие.

— Встаньте, благородный Амори, — повторил Филипп Август, — и на святом писании поклянитесь до конца дней своих служить мне верой и правдой.

Амори де Монфор поднялся с колен и, положив руку на Евангелие, поклялся свято исполнять свои вассальные обязанности перед королем.

Внимательно выслушав его, Филипп Август как бы нехотя сошел с трона и приблизился к Амори, поцеловал его при всех в щеку. Припав на одно колено, наследник рода Лямори, послушно протянул государю открытую ладонь. Не промолвив ни слова, король вложил в нее дорогую, шитую жемчугом замшевую перчатку. Затем, резко повернувшись, он вновь занял свое место на троне.

Амори встал, бережно прижимая к груди королевский дар.

— Отныне вы — вассал короля, — возвестил Сито, поднимая над его головой ослепительно сверкающее Евангелие. — А его величество — ваш верный сюзерен.

После чего стал перечислять де Монфору все его новые обязанности. Не дослушав весьма пространный перечень, король нетерпеливо махнул рукой.

— С этого дня вы будете пребывать при моем дворе, барон Лямори. Мы рады, что вы поступили благородно, передав нам все владения и титулы, доставшиеся вам от отца после похода на Юг. — Король смерил Амори испытующим взглядом. — Но распоряжаться судьбой целых стран — это удел помазанников божьих, а отнюдь не простых смертных, — он резко повысил тон, — пусть даже они такие герои, каким был ваш отец. А теперь ступайте. С завтрашнего дня мы желаем ежедневно видеть вас при дворе.

Когда Амори покинул зал, король, улыбнувшись, обратился к окружавшей его свите.

— Для вторжения на юг нам нужен был повод. Я не могу допустить, чтобы на переданных мне в вечную собственность владениях хозяйничали еретики, предатели и изменники. Пора собирать большое войско, господа. Нас ждет очередная война. И цель ее — окончательное объединение нашей дотоле разобщенной державы. А теперь, — он выдержал паузу, — я приглашаю вас всех в трапезные покои на пир в честь сегодняшнего знаменательного события.

— Да здравствует король! — хором ответили собравшиеся в зале.

Окрыленный Амори летел по гулким коридорам душного каменного дворца, торопясь поскорее глотнуть холодного апрельского воздуха. Никогда прежде он еще не испытывал такого облегчения. Тяжелое бремя власти вместе с сопутствующей ей ответственностью сегодня упало с его плеч.

* * *

— Отче, а кто такие катары? — обратился восьмилетний Доминик к зажигавшему лампаду Бернару.

Потрескивающий язычок голубоватого пламени высветил в полумраке часовни висевшее на стене бронзовое распятие. С озабоченным видом священник воззрился на черноволосого скромного отрока, молитвенно сложившего руки на груди. В широко раскрытых зеленых глазах мальчика сквозило неподдельное любопытство.

— Катары — суть еретики, сын мой, — ответил Бернар, вытирая масляные пальцы о засаленный подол коричневой рясы. Переведя взгляд на распятие, он поспешил истово перекреститься. — Если тебе интересно, — тяжело вздохнул капеллан замка Лямори, — я могу поведать тебе историю их опасных заблуждений, за которые Господь обратил на этих грешников свой справедливый гнев.

— Я буду слушать очень внимательно, — промолвил, потупив взгляд, мальчик.

— Тем более это будет вдвойне интересно для тебя, поскольку твоя многогрешная мать, упокой Господи ее душу, — он вновь осенил себя крестным знамением, — была привержена этой страшной ереси. Слава Господу, — продолжил Бернар, поправляя висевший на груди крест, — ты у нас растешь добрым католиком.

Откашлявшись и напустив на себя для пущей убедительности ученый вид, преподобный Бернар начал свой рассказ.

— Давным-давно, на самом краю греческой Византии, на руинах которой наши доблестные рыцари ныне воздвигли королевство латинское, появились прибывшие из далекой Армении проповедники, именовавшие себя павликианами. Хоть и прикрывались они именем святого апостола Павла, Бог свидетель, никакого отношения они к нему не имели и, скорее всего, стали именовать себя так в честь основателя своей злокозненной секты, богомерзкого Павликия. Так вот, эти еретики утверждали, что мир нам создал не Господь Бог, как говорится об этом в Святом писании, а сам Дьявол — прости меня Иисус, за то, что осквернил свои уста таким словом, — прочитав краткую молитву на пока еще не понятной Доминику латыни, отец Бернар продолжил: — Хуже того, безбожные павликиане утверждали, что вся власть в этом мире соответственно не от Бога, а от Князя Тьмы. Они отрицали не только иконы православной Византии, но и всю иерархию святой церкви, не признавая ни культа Богородицы, ни Троицы. Императоры-иконоборцы относились к павликианам вполне терпимо, но с восстановлением в Византии почитатели икон наконец-таки начали борьбу с глубоко пустившей за это время корни ересью. Дело дошло до того, что павликиане провозгласили собственное государство в Малой Азии с центром в городе Тефрик. Но лет четыреста тому назад правитель Византии Василий разгромил их державу, а оставшихся в живых еретиков выселил во Фракию, откуда они распространились по всей Болгарии уже под именем богомилов.