Читать книгу "Слепой. Живая сталь - Андрей Воронин"

Посыпанная мелким гравием аллея с утопающими в экзотических цветах каменными скамьями, вазонами и копиями (а может, то были оригиналы) каких-то страхолюдных местных идолов, которые, будто нарочно, выставляли из кустов свои уродливые лица в самых неожиданных местах, привела их к полуразрушенной каменной ограде. Плети каких-то вьющихся растений густо заплели неровную кладку, угнездившиеся в щелях корни медленно, но верно довершали процесс разрушения, начатый беспощадным к творениям человеческих рук временем. Какие-то незнакомые птицы в ярком, как карнавальный наряд, оперении шумно перепархивали с ветки на ветку, оглашая округу неблагозвучными, как брань сержанта Лопеса, криками. Воздух был горяч и влажен, и выпитые за завтраком кофе и сок сразу выступили на коже липкой испариной. Чувствуя, каким неприятно скользким стало под рубашкой тело, Сумароков, как обычно, поймал себя на том, что по сравнению с этим пакостным ощущением даже поджидающая впереди ледяная купель кажется ему желанной и вовсе не такой уж холодной.

Шагая по едва заметной тропинке, что вела к водопаду, они почти не разговаривали. В сотый раз сетовать на безделье и скуку в расчете на то, что скрытые микрофоны донесут их слова до генерала Моралеса, и тот, наконец, хоть как-то ускорит события, не хотелось – надоело, да и неизвестно было, есть тут на самом деле микрофоны, или это просто плод их воспаленного воображения. Сумароков попытался, было, вернуться к перманентно беспокоящей его теме сложных взаимоотношений с прислугой женского пола, но быстро умолк – не хватило дыхания, да и Гриняк не проявил никакого желания поддержать разговор.

Вскоре они услышали впереди шум водопада и, выйдя из леса, изумленно замерли на месте: на любимом плоском камне Алексея Ильича, где тот обычно отдыхал после купания, расселся какой-то незнакомый тип откровенно нездешней, европейской наружности. Он был чуть выше среднего роста, темноволосый и, несмотря на далеко не юношеский возраст, ладно скроенный и крепко сшитый. Мечта Остапа Бендера, белые тропические штаны, в которых щеголял этот неизвестный гражданин, были слегка испачканы землей и зеленью; расстегнутая до самого низа пестрая рубашка с коротким рукавом открывала мускулистый незагорелый торс, из-под полей почти такой же, как у покойного Сердюка, широкополой панамы поблескивали темные очки. Незнакомец что-то строгал перочинным ножиком, бездумно роняя стружку в ручей, который подхватывал ее и, кружа, уносил в сторону недалекого моря. При появлении Гриняка и Сумарокова незнакомец убрал свое рукоделье за спину, спрятал ножик в карман и вежливо поздоровался:

– Буэнос диас, сеньоры!

– Буэнос диас, – машинально ответил на приветствие Сумароков и только потом сообразил, что слово «сеньоры» было произнесено на русский манер, с «ы» на конце. Сообразить-то он сообразил, но с небольшим опозданием, и вопрос, который при всей его закономерности следовало бы задать на другом языке, прозвучал по-испански: – Ке паса?

– Но пасаран, – сообщил незнакомец, ясно дав понять, насколько именно владеет – вернее, не владеет – испанским.

– Кто вы такой? – хмуро и неприветливо поинтересовался Гриняк.

– Пушкин, – с улыбкой ответил незнакомец, – Александр Сергеевич.

Если бы он сказал: «Конь в пальто», это не прозвучало бы ни менее невежливо, ни более информативно. Уставший от жары и неопределенности Сумароков немедленно почувствовал острое желание слегка поучить этого хама хорошим манерам, о чем и не замедлил его уведомить.

– Не верит, – невозмутимо хмыкнул хам. – Вот чудак! На, читай, Фома неверующий!

Сумароков заглянул в протянутый паспорт и, в свою очередь, хмыкнул.

– Пушкин Александр Сергеевич, – прочел он вслух, показывая открытый паспорт Гриняку. – Ты гляди, какой ухарь! На все у него ответ готов. Небось, если спросить, откуда он тут взялся, скажет, что ветром надуло, и справку с печатью предъявит: каким именно ветром, при каких погодных условиях…

– А не надо задавать вопросы, на которые не рассчитываешь получить правдивый ответ, – посоветовал полный тезка великого русского поэта, убирая паспорт в нагрудный карман своей распашонки. – Я же, к примеру, не спрашиваю, что вы тут делаете. Потому что в вашей ситуации надо быть последним дураком, чтобы сказать правду совершенно незнакомому человеку.

– Он такой же Пушкин, как мы с тобой – Гоголь и Толстой, – сказал Сумарокову Гриняк и обратился к незнакомцу: – Тебя Моралес прислал?

– Я мог бы сказать, что впервые о таком слышу, но это было бы абсолютно ненужное, а значит, лишнее вранье, – сообщил «Пушкин». – Нет, меня прислал не Моралес. Полагаю, он сейчас ищет меня с собаками по всей Венесуэле. Пусть поищет, ему полезно хотя бы ненадолго почувствовать себя комендантом осажденной крепости, а не полновластным хозяином положения. Где вас искать, мне подсказал резидент ЦРУ в Каракасе. Не надо удивляться, в определенных кругах вы с некоторых пор стали настоящими знаменитостями. И ваш Моралес так же наивен, думая, что электрический забор и толстый сержант в будке у ворот гарантируют полную секретность, как и вы, когда рассчитываете, что тут, в лесочке у водопада, вас никто не видит и не слышит.

– Что он несет? – обратился к Гриняку Сумароков. – Леха, переведи!

– Один момент, – не дав Алексею Ильичу вставить реплику, которая, с учетом полной непонятности происходящего, обещала стать бессмысленной, сказал «Александр Сергеевич». Он поднялся с камня, на котором сидел, и, задрав голову, стал зачем-то осматриваться по сторонам, словно ища что-то в кронах деревьев. – Где же эта зараза? Ведь только что был тут… Ага, вот ты где! Попался, приятель!

Неожиданно для присутствующих достав из-за спины свежевыструганную рогатку, он вложил в нее камень, оттянул резину и выстрелил. Резина – черная, показавшаяся какой-то странно знакомой, – издала характерный щелчок, треугольный камешек коротко просвистел в воздухе, послышался трескучий удар, и какая-то подстреленная на лету птица, сбивая листья и ломая ветки, кувырком упала на землю в паре десятков метров от водопада. Она рухнула среди камней на берегу ручья; место было открытое, и Сумароков не стал, как собирался, спрашивать, что это за дурацкие выходки: когда беспорядочное падение закончилось, он, наконец, разглядел, что это вовсе не птица.

– Беспилотник, – сказал он, поскольку рот все равно уже был открыт. – Ну и ну!

Гриняк бросил в ту сторону короткий, невнимательный взгляд и снова уставился на рогатку. Рогатка была самодельная, и смастерили ее точно так, как это делал в подростковом возрасте сам Алексей Ильич: из крепкого раздвоенного сучка и куска велосипедной камеры. То есть камера могла быть и автомобильной, но где в наше время найдешь автомобильную шину с камерой?

– Не знал, что в Венесуэле гастролирует московский цирк, – сказал он.

– А я во время прошлогодних гастролей потерялся, – поддержал шутку «Александр Сергеевич». – И самое печальное, что меня до сих пор не хватились… Этот сувенир, – сменив тон, кивнул он в сторону сбитого беспилотника с переломленным крылом, – отдадите Моралесу. Скажете, что камнем подбили – заметили и подбили. Покажете место, где я перелез через ограду – это там, примерно в полукилометре отсюда на северо-восток, – скажете, что вас навещал человек Дикенсона… Не забудьте – Дикенсона! Предлагал большие деньги и вид на жительство в США в обмен на сотрудничество – в частности, за информацию о том, что происходит в небезызвестном ущелье неподалеку от Сьюдад-Боливара. И между делом намекнете, что все хорошенько обдумали и пришли к выводу, что вполне справитесь с работой и без механика-водителя из России, на приезде которого раньше так настаивали. Он, конечно, сообразит, что до сих пор вы занимались обыкновенным саботажем, а эту бодягу с механиком-водителем затеяли исключительно для того, чтобы дать своим о себе знать. Но он вас охотно простит – сбитый беспилотник и ярко выраженная готовность к сотрудничеству того стоят…