Читать книгу "Побег куманики - Лена Элтанг"

Простите мне, профессор, если я раздражаю вас, пускаясь в пространные рассуждения или упоминая излишние детали. Дело в том, что я пишу это письмо не только вам, но и себе, и все, что вспоминается мне по ходу разговора — а я так отчетливо вижу вас сидящим здесь, в моей мадридской комнате с видом на часовню Сан-Исидро! — необходимо записать, ведь это наш первый разговор с тех пор, как я оставила вас там. Одного.

Поверьте, не было ни дня, чтобы я не думала об этом.

Возвратимся же к ящерке, чей вид меня смутил с самого начала, я долго не могла найти этому объяснения. И только здесь, в Мадриде, порывшись хорошенько в памяти и сетевых архивах, вспомнила: я видела похожую, так же неловко распластанную на камне, фигурку в Китае!

Точнее — в Макао, у реставраторов национального музея. Это не медальон, как мы предполагали, а опиумная трубка!

На трубках для курения опиума часто изображали мифологических животных, и та трубка, что попалась мне в Макао, была украшена четырехкрылой змеей миншэ.

Помните, что говорится у Иосифа Флавия? О том, как Моисей защитил свое войско от крылатых змей, снабдив воинов тростниковыми корзинами, в которых сидели ибисы — пожиратели крылатых змей? Так вот, именно такая змея из золота сидела на трубке черного дерева, длиной в сорок сантиметров, она была расположена головой к нефритовой чашечке. Полагаю, что эта китайская трубка была дальней родственницей трубки из Гипогеума, от которой осталась лишь саламандра на осколке нефрита.

Возраст ее можно было бы узнать при помощи экспертизы и таким образом установить, китайская это работа или более ранняя — арабская. Но, увы, — предметы утеряны безвозвратно, мы остались при пиковом интересе, деревянном жезле и серебряном зеркале.

К чему это длинное предисловие, спросите вы? К тому, дорогой профессор, что Йонатан Йорк умер не от огня, а от дыма.

Задохнувшись, а не сгорев. Поставив рядом два этих момента, один из которых — факт, а другой — допущение, откроем рукопись и найдем в ней вот это:

Тело всех сил, принадлежащих миру Дыма, — это золото.

Так описан демон Дыма. То есть если принять мою версию, то орудие умерщвления владельца — это дым, а металл артефакта — золото.

В случае с Эженом металлом были свинец и олово, а способом умереть — беспричинное блуждание во мраке. Демон Мрака, одним словом. К тому же у Эжена могли быть причины там оказаться. И я о них, как ни странно, догадываюсь.

Гибель Надьи произошла от стрелы, движение которой можно представить себе как жестокий ветер, смертельный ветер etc. Металлом же было железо.

Если в случае со стрелой и чашей у артефактов имеются детали, упоминаемые в описаниях демонов, — орел, дракон, — то в случае с Йонатаном совпадает только металл — золото, а саламандра не названа.

Описания демонов, найденные мной в коптской рукописи, как мы видим, не всегда совпадают с внешним видом наших находок и несколько противоречивы, но они прямо говорят о той опасности, которую, простите мне это наивное выражение, несут, попадая в человеческие руки.

аsuivre,

Фиона

МОРАС

без даты

сегодня с утра не нахожу себе места, зато нашел у филиппинки в кладовке два артефакта мертвого времени — погнутые щипчики для сахара и пластмассовый шар слайдоскопа

последний поразил меня своей пустотою, будто смотришь прямо в глаз океанской рыбине — в таком должна быть мама! живая! и выгоревшая трава! и нарочитые беглые буквы под ногами отдыхающих — санаторииялта июльсемьдесяттретьего! и желтоватые урфинджюсовские небеса, и желтоватые проймы тугогрудых платьев в дачном ворохе, потом за ними приходили из поселка, и няня доставала мамины чемоданы в ребристую полоску, со множеством ненужных ремней и пряжек — вот они, парижи-то! говорила няня, але ни в пир, ни в мир! ближе к осени почтальонша появлялась в мамином коротком пальто алой шерсти, с гранеными рубиновыми пуговицами, пальто было мало, и она носила его нараспашку

с тех пор не могу видеть красного на худых блондинках, вот этот запах — залежавшейся шерсти, липкого кримплена, и еще пыльный, мучной запах папье-маше, и еще мучительный запах тока, когда лижешь кисловатую батарейку, и еще пергаментный, оберточный запах на чердаке, и еще — как пахнет в пригородном поезде, ржавчиной и теплым паром, и простудный запах мякоти алоэ

так пахнет изнанка памяти? решка, мездра, испод? выворот мифа? античные врачи считали, что чувственность содержится в печени, а не в сердце, не знаю, я свою еще не нащупал, но про память наверное знаю, память — она вся, целиком, в носу

без даты

quem quaeritis

сегодня меня отпустили гулять в саду, я зарыл под большой казуариной секрет: фионин перстень с жемчужиной и тремя рыбами, флакон из-под капель, которые я не капал, а выливал в цветущий кактус на подоконнике, потертую мальтийскую монету и ключ от почтового ящика, все равно не помню, где он

кто-то прислал мне марципаны, но сестра сказала, что они сгущают кровь, и съела все, сидя на моем подоконнике и болтая ногами в вязаных гольфах

за это она разрешила мне оставить окно на ночь открытым, чтобы слушать море, правда, она утверждает, что это не море, а турецкие строители, шуршащие по ночам, как термиты

они строят новое здание, говорит она, старое вашего брата уже не вмещает, ваш брат плодится и множится, чисто остролист на яблоне

я хочу увидеть своего брата

То: др. Фиона Рассел

[email protected]

From: Густоп

[e-mail]

25 апреля

Фиона, ты не поверишь. Я пишу тебе из номера профессора Форжа! С его компьютера! А в кресле у него — клянусь, я не вру — лежит наша следователь Петра и тихо похрапывает, даже не проснулась, когда я зашел.

Вечер сегодня забавный, но все рассказывать не стану, мне здесь не слишком уютно, к тому же я, кажется, простыл — ужасно зябну…

Завтра буду в Лондоне и напишу тебе подробно, а сейчас ко мне подкрадывается инфлюэнца и впору закладывать в носки сухую горчицу, как делали в моем городе, когда дитя приходило с прогулки в жутком виде и мокром пальто.

К Оскару я зашел на минутку — сообщить, что уезжаю, и спросить, прочел ли он твое письмо, хотя в этом у меня нет сомнений, просто хотелось увидеть его реакцию.

Конверт я ему вчера под дверь подсунул, как в том английском детективе с Одри Хёпберн, чувствовал себя при этом проворовавшимся дворецким.

Сам он куда-то вышел, а дверь оставил открытой, так что я решил его подождать на всякий случай. В номере полно всяких побрякушек, а в нашем отеле, если помнишь, золотые запонки и паркеровские ручки испаряются в мгновение ока.