Читать книгу "Женщина с глазами кошки - Алла Полянская"

— Ну, так взорвалось бы где-нибудь еще. Ты не бери на себя много.

— Не получается. Знаешь, когда я тебя там увидела, ты оперировала. На столе лежала беленькая кудрявая девочка лет восьми…

— У нее было ранение в живот — повреждена печень, разрыв диафрагмы, внутреннее кровотечение. Аннабелл Джастин. Я ничего не смогла сделать, ничего.

— Ты помнишь?

— Да. Всех, кого не удалось спасти. Иногда я снова прокручиваю в уме ход операции и думаю, что я не так сделала. Может, как-то по-другому надо было, а я потеряла время или не сориентировалась… В Атланте за три дня у меня умерли пятеро: трое сразу, двое уже потом, в больнице, на вторичной операции. Младшему было два года — Адам Бонсини, травматическая ампутация нижних конечностей. Потом Мериелл Сандерс, пять лет, разрыв легких, многочисленные осколочные ранения, внутреннее кровотечение. Даглас Мелвин, семь лет, обширные ожоги, повреждения глаз, шок. Дон Хортон, девять лет…

— Прекрати! — Керстин крепко берет меня за руку. — Послушай, Тори… Я изучала твое досье и наблюдала за тобой. Нельзя спасти каждого. Уверена, никто в той ситуации не сделал бы большего.

— Может быть. Но если бы кто-нибудь озаботился пристрелить вовремя Курта Монтою, те дети были бы живы.

— Мы остановим его.

— Я не о том. Если бы толстосумы и политиканы не защищали террориста, дети сегодня были бы живы! Скажи мне, неужели им все мало — банкирам, распухшим от наличных, жирующим политиканам? Когда им будет достаточно денег и власти? Ну, чтобы и остальные смогли нормально жить.

— Думаю, никогда. Дело не в деньгах, а в том, что они хотят контроля над миром. Не над страной, которую они поработили давно и бесповоротно, получив в руки печатный станок и Федеральный резерв, а над всем миром.

— Ненавижу.

— Я знаю. Я тоже ненавижу их всех. И мы позаботимся о некоторых из них так, что какое-то время они будут сидеть тихо. Потом, правда, снова начнут плести паутину. Им никогда не будет достаточно. Но сейчас мы просто сделаем свою работу, а попутно спасем ваши задницы.

— И как ты собираешься провернуть все вместе?

— Да очень просто. О том, что вы собой представляете, знает пока только один человек — тот, что на самом верху их пирамиды. Мы выманим его, а там уж как водится. И больше никто не будет знать.

— Это Мерион Хиксли выболтала?

— Да. Только она одна, собственно, и поняла. Но больше мерзкая баба никому не сможет навредить.

— О как! И что же с ней произошло?

— Владелица супермаркетов в тюрьме. Восемь лет назад она оплатила убийство Вероники Мендоза, невесты сына, — ей не хотелось, чтобы Джейк женился на мексиканке.

— Вы знали и молчали?

— Мы вне этих дрязг. Но сейчас вдруг всплыли новые улики, указывающие на Мерион как на заказчицу убийства. Так что у семейства Хиксли появилась масса собственных проблем. А больше никто не знает. Только я и тетя Роза.

— И Наташка.

— Ну, я и говорю — больше никто.

— А твой отец?

— И мой отец. Мы с ним это обсуждали. Но это все равно что никто, дальше не пойдет.

— Ну, кабы так…

— Вот увидишь, все наладится, Виктория.

Ну да, в следующей жизни…

Машины на стоянке нет, как нет и сторожа. Стоянка хорошо освещена, и я вижу, что мой внедорожник пропал. Он мне так нравился! Блин!

— Что теперь?

— Возвращаемся! — Керстин почти бежит. — Не надо было оставлять их там!

Уже светает. На стене гаража явно кровью нарисована небольшого размера четверка, повернутая влево. Особый знак, который могла оставить только Наташка.

— Как же я не додумалась… — Керстин устало приваливается спиной к стене гаража. — Куда они могли пойти?

— Никуда. Видишь знак? Это наш, из детства. Означает «я в плену». Мы с Наташкой придумали свою сигнальную систему, когда нам было лет по девять и мы играли в казаки-разбойники — двор на двор. Ну, мы и создали шифр, чтобы находить друг друга. Вот только мела у нее сегодня не оказалось.

Керстин напряженно о чем-то думает.

— Теперь они могут быть где угодно. А нам надо спрятаться и переждать, потому что днем нас сразу обнаружат.

— Ну-ка, подожди! — оглядываюсь я по сторонам.

Около ближайшего дома спокойно дремлет ржавый «Запорожец». Я даже знаю, чей он, потому что некоторые вещи не изменились. Его владелец — дядька в синем берете, без ноги. Значит, все еще живет здесь, а свой драндулет на стоянку не ставит — смысла нет. Раньше-то закатывал его в тот гараж, на котором мы давеча прятались. Как-то нехорошо красть машину у калеки… Но мы же потом вернем!

— Там нет бензина, — звучит откуда-то сверху.

Мы поднимаем головы. С балкона второго этажа на нас спокойно смотрит хозяин «Запорожца».

— Совсем? — Керстин деловито пинает ногой колесо.

— Совсем. И уже давно. А что, очень надо ехать?

— Надо спрятаться. — Керстин проводит пальцем по запыленному стеклу. — Прямо сейчас.

— Поднимайтесь обе сюда.

Бартон тянет меня к подъезду. Мне это кажется невероятной глупостью — идти в гости к человеку, у которого только что хотели украсть машину. Но перед Керстин явно замаячила перспектива ванной, так что ее теперь и танком не остановишь. Я все знаю о гигиене, но у нее это просто пунктик.

Дверь обита вишневым дерматином, табличка с номером аккуратная, с претензией на аристократизм, ручка двери в виде головы волка, кнопка звонка прячется в причудливом металлическом плетении. Однако дядька, живущий здесь, — интересный человек…

— Заходите.

Гостеприимный хозяин открывает дверь, и мы протискиваемся в узкую прихожую. Мне очень неудобно, зато Бартон чувствует себя как рыба в воде. Когда-то соседка бабка Галя назвала меня нахалкой. Интересно, а что бы она о Керстин сказала? А вообще в старости на граждан нападает повальное целомудрие, и чем больше фонарей зажжено в молодости, тем суровее получаются судьи.

— Я в ванную первая! — кричит спецагент.

Хозяин подает нам чистые полотенца. Ставлю свою сумку на пол — она уже почти как часть меня, ведь там инструменты, оружие, одежда и средства личной гигиены… А вот Бартон могла бы и не лететь так в ванную. Просто невежливо. Но она уже закрыла дверь и включила воду.

— Прошу, заходи в комнату.

Хозяин идет впереди, показывая дорогу, и мне непривычно видеть его так близко. Костыли безнадежно стучат о пол. Комната небольшая, квартира точно такая же, как Наташкина. Старенький диван, телевизор и шестидесятых годов выпуска полированный сервант.

— Садись, Вика.

Я вздрагиваю. Дядька знает мое имя? О боже, ловушка, и мы сами в нее притопали…