Читать книгу "Честный проигрыш - Айрис Мердок"

— Хильда — великолепная жена, — смущенно и растерянно сказала Морган. И слова прозвучали как-то странно.

— Хильда душка и женушка из женушек. Тепло домашнего очага значит очень много. Может быть, это самое главное. И только оставшиеся за бортом, такие как ты и я, относятся к нему с презрением. Да и то потому, что оно нам недоступно.

— Я вовсе не осталась за бортом, — сказала Морган.

— Ты свободно плавающая номада. Кстати, Руперт тобой восхищается. Когда мы последний раз были в клубе, он просто пел тебе дифирамбы.

— Правда?

— Он видит в тебе орлицу. Или, может быть, речь шла о ястребах? В общем, какое-то орнитологическое сравнение. Не помню точно, но это был, безусловно, большой комплимент.

— Он сказал?..

— Боже, который час! Мне нужно уже уходить. Полагаю, что теперь мы друзья?

— Если ты этого хочешь.

— Обычно я уклоняюсь от дружбы с женщинами, но возможны ведь исключения. Давай будем встречаться, болтать обо всем. Как ты думаешь, у меня есть шанс поймать такси на Фулэм-роуд?

— Да. Лучше всего иди к метро «Саус-кен».

— Отлично. Auf Wiedersehen. Надеюсь, что приятная работа в университете вскоре подвернется.

Как только Джулиус вышел, рука Морган сразу же потянулась к письму Руперта. Она вытащила его из конверта, хотя вообще-то знала его уже наизусть. «Никто никогда не услышит страстно тоскующий голос…» А я уже услышала его, подумала она. Услышала, и теперь все будет совсем иным.

3

— Поставь сюда эти два стула, — сказал Джулиус. Саймон подвинул стулья.

— Теперь отопри эту дверь.

— Она не заперта.

— Прекрасно. Мы забираемся внутрь.

— Я ничего не понимаю, — жалобно выговорил Саймон.

— Пошли, пошли. Ведь я обещал тебе кукольное представление, и оно тебе очень понравится. Вперед, малыш. Я иду за тобой. Потом мы сядем на пол и побеседуем. Быстро — пока никто не пришел.

Саймон захлопнул дверь. Это была большая красивая дверь, выполненная по рисункам Роберта Адама вскоре после его возвращения из Италии в 1785 году. Вначале она составляла часть интерьера в замке некоего баронета из Нортхемпшира. Теперь помещалась в комнате номер четырнадцать Музея принца-регента.

Гладкие дверные филенки перемежались с изящными пилястрами a la scagliola. Обрамляющие их с двух сторон кроваво-красные панели были покрыты хитросплетением сложных симметричных узоров, основой которых служили мелкие ракушки и букеты. Вставленные в панели кремовые овалы занимала живопись, изображавшая игры нимф и сатиров, на большом медальоне над дверью Венера шутливо отнимала лук у круглолицего Купидона. Участок стены с этой дверью посередине был заключен между более крупными пилястрами цвета помпейской зелени, под углом к которым с обеих сторон тоже шли панели, живописующие соперничество омерзительно пышнотелых младенцев-фавнов. Вся конструкция выступала вперед, занимая часть комнаты и, умело соединенная из нескольких отдельных секций, представляла собой великолепный образчик неоклассического стиля и, кроме того, замечательное укрытие.

За дверью Роберта Адамса, между панелями и музейной стеной, оставалось пространство шириной около четырех футов, сверху открытое, с трех сторон обнесенное остатками декора, некогда украшавшего баронетский замок. Когда дверь закрылась, темнота оказалась не полной: свет шел в укрытие сверху. Саймон был в полном недоумении. Он подчинялся командам Джулиуса, потому что тот был настойчив. Воля Джулиуса полностью поработила его.

— Какая удача, что здесь стоит ящик, на него мы и сядем, — вполголоса сказал Джулиус. — Ты садись с той стороны, я сяду здесь и — да, так и есть — перед нами будет отличный глазок. Я так и предполагал, что он может здесь оказаться. А значит, мы не должны будем полагаться только на слух. Я хорошо вижу дверь. Не думаю, чтобы в десять тридцать утра целые толпы стремились прийти сюда любоваться неоклассическими интерьерами. Согласен, Саймон?

— Да, — сказал Саймон и почувствовал, что шепчет. Джулиус потянул его вниз и усадил рядом с собой на ящик. — Но что же, в конце концов?..

— Два стула, которые ты так любезно переставил, находятся всего в нескольких футах от нас. Правда, устоять перед искушением сесть на них будет немыслимо? Наши куколки, безусловно, сядут сюда.

— Но я все же не понимаю… — Это какой-то абсурдный кошмар, думал Саймон. Что-то нелепое и ужасное. Я сижу рядом с Джулиусом, на ящике, спрятавшись за ложной стеной музейной комнаты. Мне нужно было отказаться в этом участвовать. Но в чем, собственно, я участвую?

— Скоро поймешь, моя прелесть. На этой маленькой сцене скоро появятся двое прекрасно знакомых нам людей. И ты сделаешься свидетелем любовного объяснения, которое, думаю, несколько удивит тебя.

— Джулиус, я не хочу, позвольте мне уйти…

Рука Джулиуса крепко нажала ему на плечо и не позволила встать.

— Ш-ш-ш, теперь уходить нельзя. Иначе ты все испортишь, а этого я тебе не позволю. Я приготовил для тебя редкостное развлечение, мой мальчик. Тебе надо благодарить меня.

— Но что это все такое?

— Магия созревшего лета. Теперь сиди тихо и жди. Тихо, тихо.

В наступившей тишине Саймон прислушивался к своему учащенному дыханию и гулким ударам сердца. Тесно прижатый в полутьме к боку Джулиуса, он вдруг ощутил, что тот, все еще не отпуская его плеча, завладел теперь и его рукой и начал мягко щекотать ладонь. У Саймона все поплыло перед глазами.

Раздались звуки шагов. Кто-то явно вошел в комнату. Легкий, отчетливый шум шагов, шагов женщины. Потом вздох. Саймон слегка шевельнулся, освобождая ладонь из руки Джулиуса, и тот легко отпустил ее. Короткая пауза — потом снова шаги, на этот раз тяжелые, мужские. Кто-то заговорил совсем рядом. Испуганно выдохнув, Саймон зажал себе рот рукой. Этот голос был голосом Руперта.

— Здравствуй, моя дорогая…

— О… Руперт, — раздалось в ответ. Это был голос Морган.

Прижав кулаки ко рту, Саймон закрыл глаза.

— Руперт, прости… я волнуюсь… так странно видеть тебя теперь… когда все изменилось…

— Не беспокойся, детка, тебе не о чем беспокоиться. Давай сядем сюда, вот на эти стулья. По-моему, это не экспонаты.

— Я не могу… удержаться от удивления… я никогда не предполагала…

— Такое всегда случается неожиданно, дорогая.

— Все кажется изменившимся.

— И с этими изменениями нужно будет справиться. Но на самом деле мы те же. И знаем друг друга давным-давно.

— Да, и это важнее всего, я права? Я знала, что ты ко всему отнесешься разумно и трезво. В тебе столько трезвости.

— Нелегко оставаться трезвым в нынешней ситуации.