Читать книгу "Витторио-вампир - Энн Райс"

– Ты видишь их, Витторио? Ты видишь тех, которымипитаешься? – потребовал ответа Мастема.

– Я их вижу, Мастема! – отвечал я, пытаясь наощупь схватить ее за руку, найти ее, удержать, защитить. – Я действительновижу их, я вижу.

– Во всех и в каждом из них, Витторио, есть то, что явижу в тебе самом, и в ней тоже: человеческая душа. Ты знаешь, что это такое,Витторио? Можешь ли ты представить себе это?

Я не осмелился ответить.

Толпа расползлась по всей освещенной луной площади иподтягивалась к нам ближе, хотя все еще оставалась беспорядочной.

– Некая искра Божьей воли, воплощающая всех нас вкаждом из них, – выкрикнул Мастема. – Некая искра невидимого, едвауловимого, священного, таинственного – искра того, кто творит все сущее.

– О Господи, – воскликнул я. – Взгляни наних, Урсула, ты только взгляни на них!

Ибо каждый из них, будь то мужчина или женщина, невзирая навозраст – и старые, и молодые, – засветился вдруг расплывчатым, ноустойчивым золотым сиянием. Некий свет исходил от каждого из них и окутывалкаждую фигуру; каждый превратился в едва различимый световой силуэт, сталрасплывчатым, почти прозрачным телом, при этом повторяющим очертания каждогочеловеческого существа. И всю площадь затопило золотое сияние.

Я взглянул вниз, на собственные руки, – их тожеобволакивала эта таинственная, невесомая субстанция, это восхитительносверкавшее божественное присутствие, этот изысканный, неиссякаемый свет.

Я закружился на месте, одежды развевались вокруг меня, ивдруг я заметил, что то же пламя окутало и Урсулу. Я увидел ее, живую идышащую, внутри него и внезапно осознал, превосходно понял: я всегда смогувидеть это сияние. Я никогда больше не смогу видеть живые человеческие созданиянезависимо от того, грешны они или праведны, вне этого расширяющегося,ослепляющего пламени души.

– Да, – прошептал Мастема мне на ухо. – Да.Навечно. И всякий раз, когда насыщаешься, каждый раз, когда станешь запускатьсвои проклятые клыки в трепещущую шею, каждый раз, когда будешь пить из нееотвратительную кровь, которую будешь усваивать подобно самой свирепой из Божьихтварей, ты будешь видеть, как трепещет этот свет, как он старается выжить… Акогда чье-то сердце остановится по воле твоего голода, ты увидишь, как этотсвет улетучится!

Я бросился прочь от него. Он не стал меня останавливать.

Я бежал, удерживая ее только за руку. Я бежал и бежал – креке Арно, к мосту, к трактирам, которые, может быть, оставались открытыми досих пор. Но еще задолго до того, как я заметил там сверкающие сияниячеловеческих душ, моим глазам предстало сияние душ из сотен окон – я увидел,как это сияние пробивается из щелей под запертыми дверями.

Я видел его и знал, что Мастема говорил истинную правду. Явсегда буду видеть это сияние. Я вечно буду видеть эту искру Создателя в каждойчеловеческой жизни, с которой встречусь, и в каждом из людей, у которых отнимуэту жизнь.

Достигнув реки, я перегнулся через каменное ограждение. Я рыдалбеспрерывно, и звуки моих рыданий отражались от поверхности воды и от каменныхстен набережной. Скорбь довела меня до состояния полного помешательства, и тутиз густой тьмы передо мной появился едва начинающий жить малыш, жалкийпопрошайка, уже наученный просить хлеба, или монет, или другой крохи милости,которую любой прохожий соблаговолит проявить к нему. Он волновался, бессвязнолопотал и пританцовывал, окутанный сверкающим сиянием.

Глава 16

Да не поглотит нас тьма

С тех пор всякий раз, когда я видел одно из великолепныхтворений Фра Филиппо, его ангелы оживали для меня. Такое чудо длилось всеголишь мгновение, но и его было достаточно, чтобы я ощутил укол в сердце и кровьзастыла в жилах, будто некая игла прокалывала меня насквозь.

Сам Мастема ни разу не появлялся в творениях Фра Филиппо дотех пор, пока несколько лет спустя Фра Филиппо, как всегда сопротивляясь иупорствуя, не стал работать для Пьеро – сына Козимо, – который его ипохоронил.

Фра Филиппо так и не расстался со своей драгоценной монахинейЛукрецией Бути, и говорили, что каждая Дева, которую он когда-либо впоследствииизобразил, – а он создал множество подобных картин, – обладала лицомпрекрасной Лукреции. Лукреция подарила Фра Филиппо сына, и он, став художником,принял имя Филиппо, и его творения тоже прославились великолепием и красотойангелов. Эти ангелы на мгновение также встречались со мной глазами, когда яприходил поклониться бесценным холстам, печальный, с разбитым сердцем,преисполненный любовью и страхом.

В 1469 году Филиппо умер в городе Сполето – так закончиласьжизнь одного из величайших художников, которого рождал когда-либо наш мир. Этобыл человек, которого вздернули на дыбу за мошенничество, который распутничал вмонастыре; человек, изображавший Марию как испуганную Деву, как Мадонну в ночьна Рождество Христово, как Небесную Владычицу, Владычицу Всех Святых.

И я даже через пятьсот лет никогда надолго не удаляюсь отгорода, подарившего миру Филиппо и ту эпоху, которую и по сию пору называютЗолотым веком.

Золото. Вот что я вижу, когда смотрю на вас.

То, что я всегда видел, взглянув на любого человека –мужчину, женщину, ребенка.

Я вижу пламенеющее божественное золото, явленное мнеМастемой. Я вижу, как оно обволакивает вас, удерживает вас, поглощает вас итанцует с вами, хотя, быть может, вы сами и не замечаете этого или вас это ни вкоей мере не заботит.

С высоты этой башни в Тоскане я озираю все земли, и вдалекеотсюда, в глубоких долинах, вижу золото человеческих существ, вижу сияющуюживость претерпевающих невзгоды человеческих душ.

Итак, я рассказал вам свою историю.

Каково ваше мнение?

Не усматриваете ли вы в ней странного противоречия? Видители в ней некую дилемму?

Позвольте мне высказать свою точку зрения.

Помните, я рассказывал вам о том, как вместе с моим отцом проезжалверхом сквозь лесные чащи, и мы говорили о Фра Филиппо? Мой отец спросил тогда,что же так сильно влечет меня к этому монаху.

Я ответил, что именно борьба и раздвоение личности в Филиппопривлекают меня – это противоречие, которое отражается в искаженных мукой лицахего персонажей.

Филиппо сам по себе был воплощением бури. Таким же стал и ясам.

Мой отец, человек спокойного нрава и более обыденногомышления, смеялся над моими словами.

Но какое отношение все это имеет к моей истории?