Читать книгу "Сумерки в спальном районе - Владимир Алеников"

Затем подошел к портрету Ван Гога, печально посмотрел на него. Сказал с горьким пафосом:

— Ты и в этом оказался прав, художник! Каждый из нас обречен на одиночество. Больше у меня нет никаких иллюзий на этот счет.

После чего повернулся к Даше, еще раз внимательно посмотрел ей в глаза. Грустно усмехнулся. Произнес тем, прошлым, мягким голосом:

— Мне очень жаль. — И тут же, после короткой паузы, тоже теперь хорошо знакомым ей, деловым тоном: — Я отлучусь ненадолго. Выйду, кое-что куплю. А ты тут посиди отдохни. Подумай о жизни своей бессмысленной…

Он взглянул на часы. Вслух посетовал:

— Надо же, как поздно уже. Почти полпервого. Что-то мы с тобой припозднились. Хорошо, что «Карамболь» у нас двадцать четыре часа в сутки работает. Так что не беспокойся, все будет нормально.

Кирилл направился в прихожую.

Даша слушала, как он одевается, обувает сапоги. Заглянул в комнату уже в куртке, в вязаной шапочке. Ухмыльнулся:

— Не скучай, я скоро!

Неожиданно глаза сверкнули, новая мысль осенила его.

Он быстро обошел стул с привязанной Дашей, подхватил его, наклонил, подтащил к окну. Вернулся за веревкой, привязал стул к батарее (на тот случай, если бы Даша попыталась отодвинуться от окна!).

Затем подставил держатель с биноклем таким образом, чтобы он приходился как раз напротив ее глаз. Вежливо улыбнулся:

— Ты же у нас большая любительница наблюдать, верно? Вот и понаблюдай, как я в магазин схожу. Получи удовольствие!

Теперь она слушала, как он уходит. Пересекает комнату, прихожую, открывает входную дверь, захлопывает ее.

Потом до нее донесся звон ключей, и один за другим стали поворачиваться запоры всех трех дверных замков. Чуть позже, уже совсем издалека, долетел грохот двери лифта, после чего окончательно все стихло.

Даша прикусила губу. Больно ныла пылающая щека, веревки резали руки и ноги. Слезы лились безостановочно, застилали ей глаза. Она помотала головой, стряхнула их, заставила себя прекратить плач.

Прямо перед ней теперь назойливо торчал бинокль. Она подождала, пока глаза высохнут, и прильнула к окулярам. Больше ей все равно ничего не оставалось делать.

19. Клей

Улица внизу была совершенно пуста. Ни машин, ни прохожих, сплошное темное безмолвие, из которого серебристый фонарь с длинной змеиной шеей выхватывал залитое белым ядовитым светом пространство.

На краю этого пространства вскоре появился Кирилл, пересек улицу, вступил на тротуар. Потом повернулся и посмотрел вверх, на нее.

Даша даже отпрянула от бинокля, ей показалось, что он смотрит прямо ей в глаза (чего, конечно, быть не может, их ведь разделяет большое расстояние, он увидит только ее освещенное окно!). Потом опять глянула в окуляры.

Кирилл весело улыбнулся (как будто видел, как она отпрянула!), поднял руку, помахал ей прощальным (слегка насмешливым, как ей показалось!) жестом. Потом повернулся и зашагал по тротуару.

Еще через мгновение он вышел за пределы ее видимости. Улица снова стала пустой. Все это было жутко и странно. И как-то неправильно.

Ведь в кино всегда по пустым ночным улицам ездит полиция, между небоскребами летают полицейские вертолеты, поглядывают в окна, следят, где что происходит, у кого случилась беда… Почему же никто не появляется на этой чертовой улице, не смотрит в ее окно, не видит, в каком она ужасном положении, не пытается прийти на помощь?!.

А самое страшное, что все — непонятно!

Что он собирается с ней сделать?

Зачем это он вдруг пошел в магазин посреди ночи? Что ему там понадобилось?

Лопата у него уже есть. Может, он пилу хочет купить, чтобы ее распилить на кусочки?

Даша отодвинулась от бинокля, крепко зажмурилась. Предательские слезы так и норовили снова начать литься. Этого нельзя позволять, надо держать себя в руках во что бы то ни стало. «Москва слезам не верит» назывался один из старых, любимых ею фильмов. И правильно не верит. Нельзя распускаться. Ни в коем случае! Сейчас, как никогда, ей нужен трезвый рассудок.

Кирилл легкой походкой шел в «Карамболь». Теперь, когда все решено, ему сразу стало намного легче. Что это, действительно, ему взбрело в голову, какая из этой слабовольной девчонки партнерша! Она — обыкновенная провинциальная дурочка, не способная видеть дальше своего маленького носа. Она даже не в состоянии оценить, что он сделал, на что пошел ради памяти другой дурехи — ее сестры…

Пустая, ничтожная девчонка! Она даже близко не поняла его уровня, его величия. Не почувствовала его дара, не восхитилась тем, как ловко он все придумал, как красиво отомстил за оскорбление, которое было нанесено ему.

А он-то хорош, расслабился, размечтался. Разоткровенничался перед этой девкой! Нет, все, хватит! Больше с ним такого не случится. Он — одинокий волк, никакие партнерши ему не нужны. Максимум, на что способны бабы, — это потрахаться, другого от них ждать нечего.

Типичная бессмысленная поблядушка! Не успела приехать, как тут же прыгнула к нему в постель! В постель к жениху ее родной сестры!.. Это она-то — партнерша. Просто смешно. Лишняя досадная помеха на его пути. Обуза, от которой нужно избавиться как можно скорей!

Кирилл вошел в магазин. Все та же веснушчатая Рая-Раиса сидела на своем обычном месте, за кассой. Подняла на вошедшего сонные глаза.

— Привет! — любезно улыбнулся Кирилл.

— Здрасьте, — подавляя зевок, протянула она.

— Вы, Раечка, меня не узнаете? — заискрился он. — Мы ведь знакомы.

— Почему же не узнаю? Узнаю, — поджав толстые губы, произнесла Раечка. Потом, через паузу, поделилась: — Вообще-то народу много ходит. Район-то большой. Но я вас запомнила. Вы за сигаретами приходили.

При этом глаза ее несколько оживились, с нескрываемым интересом разглядывали Кирилла.

— Ну, вот и славно, — обрадовался он. — Скажите, Раечка, а у вас клей есть?

— Есть. — Она вздохнула, сделала какое-то неопределенное движение головой, то ли пыталась показать, где лежит клей, то ли просто из кокетства. Потом спросила: — А вам какой нужен?

— Мне который схватывает побыстрее. — Кирилл на секунду задумался. — Лучше всего, пожалуй, клей «Момент» подойдет. Есть?

— Есть. Большой тюбик сорок три рубля, маленький — восемнадцать. Вам какой?

— Мне большой. Дайте двадцать тюбиков.

— Двадцать? — поразилась Раечка.

— Вы правы, двадцать, пожалуй, маловато, — тут же поправился Кирилл. — Дайте двадцать пять. Так лучше будет.

Раечка стала медленно сползать со стула. Нагнулась, загремела какими-то невидимыми коробками, потом стала выкладывать на прилавок тюбики с клеем. При этом громко считала: