Читать книгу "Президент - Александр Ольбик"

Изербеков подтянул на автомате погон, подогнал под свой рост, затем, откинул приклад и навскидку прицелился в стоящего в углу спортзала «коня».

Те же люди в гражданском занесли в зал пачку коробок, к котором подошел Шторм, и взял одну из них в руки. Распечатал, извлек сложенные в вощенную бумагу какие-то приборчики. Это были обыкновенные слуховые аппараты, которыми пользуются люди с нарушенным слухом. Маленький наушник он сунул себе в ухо, скоба от него надежно обхватила ушную раковину.

— Алик, — обратился он к Воропаеву, — скажи пару слов… Только тихо, почти шепотом…

— А что сказать?

— Все равно, например — сколько сейчас времени…

Воропаев притушил голос:

— Девятнадцать часов одиннадцать минут.

Шторм повторил:

— Девятнадцать часов одиннадцать минут… Хорошо, кто еще расслышал слова Воропаева? — Шторм обвел взглядом остальных.

— Я слышал только первое слово. Второе не понял, — великан Бардин шагнул в сторону Воропаева. — Хотя от меня источник находился в пяти метрах, ближе всех…

— В том-то и дело, — Шторм извлек из уха наушник. — В том-то и дело, что нам надо быть очень внимательными к любому малейшему звуку… Подойдите ко мне и возьмите каждый по аппаратику.

Последним к Шторму подошел Путин. Взяв в руки приборчик, он прочитал маркировку: «Закрытое акционерное общество глухонемых „Заря“ , г. Москва». Затем примерил наушник и отошел с ним немного в сторону. Услышал, как Изербеков говорил Воропаеву: «Алик, я ведь не сумасшедший, верно?» «Я так и не думаю, вроде у тебя с психикой все о, кэй». «Тогда объясни — зачем президенту рисковать собственной шкурой?»

— Отличный приборчик, — улыбаясь, сказал Путин и, намотав провод на дужку, спрятал его в карман, в котором обычно хранится компас.

Ровно в двадцать часов они все были построены. Замыкающим был Путин. Новый начальник антитеррористического Центра Шторм, на которого внутренним указом президента и возлагалось командование группой, стоя перед ней, говорил:

— Через несколько часов нам предстоит очень ответственная работа на территории, где хозяйничают боевики. В горах, в ночных условиях. Чтобы не засветиться, будем действовать без радиосвязи. Во всяком случае, на первом этапе операции… Пряников не обещаю, поэтому каждый из вас еще может все переиначить… Есть такие? Кто передумал? — серые глаза Шторма обвели строй. — Нет таковых? Ну и прекрасно! — Он сменил ногу, опустил голову, что-то обдумывая. Продолжил: — С нами пойдет президент России и прошу всех это воспринимать спокойно. С него такой же спрос, как и с каждого из нас. Но чтобы я тут вам ни говорил, вы, конечно, все равно будете это про себя держать и каждый из вас захочет перед своим Верховным главнокомандующим повыпендриваться… Так что предупреждаю, никаких картинных телодвижений не потерплю. Только беспрекословное выполнение команд, кошачий шаг и предельная бдительность могут помочь нам вернуться.

— Разрешите вопрос, товарищ полковник?

Шторм еще не привык к новому званию, а потому пару секунд стоял растерянный, не зная как реагировать на слова своего сына.

— Что у тебя, капитан? — наконец произнес Шторм.

— Раненых подбираем?

— Это будет зависеть от ситуации, от тяжести ранения, а главное, от самого раненого. Если кто-то из нас готов принять смерть, чтобы спасти операцию, мы на это пойдем. Может случиться, что половина группы выйдет из строя — что прикажете делать? Но и попадать к бандитам мы тоже не имеем права. Выход один — самоликвидация. И мы к этому все должны быть готовы.

— Это касается и президента? — спросил прапорщик Калинка.

— Президент во время операции равный среди нас, но в политическом смысле он — символ России. И каждый из нас обязан сделать все возможное и… невозможное, чтобы президенту сохранить жизнь и вывести… И даже при самом хреновом раскладе… мало ли что может случиться, его тело должно быть доставлено за пределы «красного квадрата» , — Шторм чувствовал противоречие в своих словах, однако редактировать себя не стал. — Я ясно выражаюсь?

— Так точно, товарищ полковник, — тихо поддакнул Калинка.

— Сейчас принесут приборы ночного видения, примерьте, подгоните ремни. После этого начнем укомплектовывать ранцы… Все ясно? Значит, расходимся, делаем небольшой перекур… Кстати, о перекуре… Накуривайтесь сейчас до рвоты, но там, — Шторм большим пальцем указал куда-то позади себя, — об этом забудьте думать.

Щербаков заядлый курильщик и ему казалось, что накал зубной боли прямо пропорционален количеству затяжек… Сама мысль, что на протяжении суток или больше ему не придется курить, выводила его из себя. Поэтому, словно желая накуриться наперед, он вышел из спортзала и отправился на веранду, примыкающую к бассейну. Оттуда ему хорошо были видны ворота, просторная, солнечная лужайка, на которой со своей аппаратурой расположилось беспокойное племя корреспондентов.

Он курил и думал о предстоящем деле. И куда бы мысль ни поворачивала, она все равно сходилась на президенте. «Как же так, — думал он, — я, его главный телохранитель, подписался под абсолютно абсурдным решением идти вместе с ним в тыл к боевикам… Ни одна из групп не дошла, значит, и наши шансы почти равны нулю…» Но поймав себя на столь пораженческой мысли, Щербаков сжав кулак, сильно долбанул им об угол веранды. Строение завибрировало, с карниза вниз скатилась стайка воробьев. «Вот такими серыми и невзрачными и мы должны быть Там, — думал он уже совсем другую мысль. — И чем меньше и незаметнее будем, тем вероятнее успех…»

…Перед уходом президент вызвал к себе помощника Тишкова.

— Лев Евгеньевич, двое суток я никого не принимаю и не отвечаю на звонки. Я как будто здесь и вместе с тем меня здесь нет.

Тишков тертый калач, большую школу прошел у Ельцина, и все премудрости царедворца хорошо усвоил.

— Я вас понял и сделаю все, чтобы не было лишних вопросов. Владимир Владимирович, — Тишков замялся, — тут разные СМИ… Что сказать журналистской братии, оккупировавшей наш газон?

— А ничего не говорите. Пусть отдыхают. Единственное, о чем вас попрошу — обеспечьте их соками и бутербродами. И еще, — президент приглушил голос, — пусть Паша Фоменко завтра перед журналистами немного помаячит. Понимаете, о чем я веду речь?

— Как же, не первый раз. Они на Пашу хорошо клюют…

Поднявшись в свой кабинет, Путин позвонил в Москву, Касьянову. Между прочим, подумал, что, возможно, это его последний разговор с этим человеком, хотя и не исключено, что спокойный, умиротворяющий голос главы кабинета министров, еще будет звучать в контексте с именем президента… например, на панихиде, на похоронах, если, конечно, операция провалится… Однако, контролируя модуляцию своего голоса, он довольно бодро расспросил Касьянова о его консультациях с Думой и тот, в такой же мажорной форме, доложил президенту об ощутимых результатах в поисках компромисса с законодателями относительно бюджета. И как ни странно, эта информация показалась Путину настолько неактуальной, что он в одно мгновение почувствовал никчемность разговора с премьером.