Читать книгу "Спецназ Лысой Горы - Александр Прокопович"

– А смысл? Больше чем метров на двадцать у меня в любом случае не получится, а им эти двадцать метров – пушку на пару градусов повернуть.

Вероятно, чтобы его лучше поняли, Питер повернул свой пулемет, что заставило товарища в шляпе нервно отпрыгнуть в сторону, ретировавшись с линии огня.

– Значит, можешь, – констатировал Мишель. – Илья, у тебя ведь реактор тут настоящий, то есть, если постараться, может и рвануть?

– Ага, кто тебе сказал, что это приятно?

– Ты можешь взорвать свою бомбу?

– Любой движок можно взорвать. Особенно если на борту есть взрывчатка. Если обойдемся просто взрывом реактора, без ядерной реакции, тебя устроит? – Илья выглянул в окно, где к грузовику подтянулось еще несколько десятков бойцов. – Говори, что придумал!

«Монстр» не подавал признаков жизни. Человек в широкополой шляпе устал ждать и отдал приказ – к борту грузовика подошли несколько человек с оборудованием. Броню не берут пули, но грузовик – не сейф, всё, что собрано, можно разобрать. Запор вот-вот должен был сдаться, когда «Монстр» стал вибрировать. Неприятно вибрировать. Если бы они бросились бежать прямо сейчас – у них был бы шанс. Прошла секунда, другая – из задней части грузовика вырвался столб пламени, затем, почти сразу, еще один, в несколько раз выше первого, в следующее мгновение «Монстр» превратился в металлическое раскаленное до белизны крошево, летящее во все стороны, следом шла волна чистого жара. Всё, что могло гореть в радиусе метров пятидесяти, – горело. Танки, мотоциклы, тела.

В рапорте, который через месяц попадет на стол полковника Яковлева, будет указано, что в последнее время полностью прекратила свою активность банда Шляпника. Скорее всего, уничтожена конкурентами. В ста метрах от взорвавшегося «Монстра» приходил в себя его экипаж. Питеру не пришлось повторять подвиг Эрика. Он перенес меньший вес на большее расстояние. Теперь он прикидывал, а не мог бы он при должной подготовке перенести хотя бы только себя прямо домой – в Париж? Позже, когда хотя бы немного придет в себя. Самое большее, на что способен был сейчас Питер, – это мечтать. Шевелиться он сможет через несколько часов – и тогда экипаж сможет отправиться дальше. Киев был уже недалеко, но остаток пути им предстояло преодолеть пешком и без брони.

Глава седьмаяУ стен Великого города

Сколько лет, сколько зим! Уж и не чаял, что заглянете!

Дежурная фраза апостола Петра

Сосновый лес постепенно вымер, теперь дорогу окружали камень и бетон. Город уже был здесь, протянулся своим мертвым прошлым навстречу каждому пришельцу. В этих развалинах могла прятаться целая страна, которую никто никогда не откроет. Просто потому, что есть вещи, которые должны оставаться на запоре.

Дорога плавно вошла в то, что когда-то было огромной площадью, – на краю стоял чудом уцелевший троллейбус. Краска не облупилась, не выгорела, а, кажется, даже стала ярче. Купи билетик – и езжай себе от кольца до кольца.

Костер у Ильи получился правильный – ни большой, ни маленький, ужин ожидался почти праздничным. Почти – потому как праздновать было особенно нечего, просто это был последний ужин перед Киевом, и можно было больше не беречь еду.

Ночь сделала выпуклыми языки огня – точкой притяжения и точкой настороженности: развалины не спали. Разнонаправленное движение растекалось волнами, пока обходя костер. Первым заступил Питер. Первым легче: отстоишь смену, а впереди почти целая ночь – спи себе. Опять-таки, часть смены товарищи еще толком и не спали – тоже неплохо.

Площадь не давала шансов подобраться незамеченным, пламя костра отражалось от битого стекла, рассыпанного повсюду. Питер решил не подсвечивать площадь фонариком, электрический свет, сталкиваясь со светом огня, рождал такие тени, что Питер просто не мог себя заставить снова его включить – слишком страшно.

Страшнее теней был только храп Ильи. Скорее всего, живущим в развалинах тоже было страшно – храп был богатый, раскатистый, он то заполнял всё вокруг мощными басами, то взрывался неожиданным посвистом.

Мишель спал, свернувшись калачиком, в свете костра черты лица его обострились, и Питеру казалось, что тот подглядывает и злорадно улыбается. Мари, укрывшаяся плащом Мишеля, лежала рядом с мужем, чуть дальше от огня… Не удержавшись, Питер включил фонарик – Мари Алези была одной из самых красивых женщин, которых он встречал в своей жизни, и во сне она не становилась менее привлекательней… Тогда, в Париже, Эрик был против. И против самого путешествия, и, главное, своего в нем участия. До того, как познакомился с Мари. Если бы Эрик не поехал, то, скорее всего, жертвой Маришки стал бы Питер… Если бы еще раньше их не разнес на части выстрел из гранатомета или… Питер никогда не отличался особой трезвостью мысли, но то, что он увидел, заставило его на какое-то время перестать думать вообще. Точнее – то, чего он не увидел. Питер не увидел Мари. Плащ и маленькие кроссовки лежали там, где только что обязана была находиться мадам Алези. Только ее не было.

Питер достал из кобуры пистолет и выстрелил вверх.

Пятнадцать минут – больше времени пройти между тем, как Мари была, и тем, как Питер заметил её пропажу, не могло. Мари просто не могла уйти далеко – босиком по камням и стеклу.

Пока Илья и Питер обшаривали дома по периметру площади, Мишель не искал и не гадал. Не спрашивал себя, с какой такой нечаянной радости Мари решила отправиться на ночную прогулку. По тому наитию, которое бывает только у любящих, он шел к жизнерадостному троллейбусу. Автомат как-то вдруг правильно лег в руки, предохранитель нутром узнаваемым звуком перешел в положение одиночного огня. Удар прикладом в дверь получился четким сильным щелчком, именно таким, каким требовалось, – дверь открылась, Мишель увидел.

Мари не всегда была мадам Алези. В её жизни был довольно продолжительный период до того. Сейчас он увидел именно ту Мари – прекрасную и недоступную, соблазнительную и помолодевшую лет на десять. Обнаженную – и не одну.

Вид обнаженной супруги настолько шокировал, что Мишель не сразу оценил, что именно он видит. Перегородка, когда-то отделявшая водительское место от салона, исчезла, а кресло водителя теперь было обращено к пассажирам. На этом почетном месте и восседала Мари. Места пассажиров тоже не пустовали. Самые печальные глаза в мире размещались под бровями, которые без малейшего промежутка переходили в шевелюры. Надо сказать, и бороды были тоже в подозрительной близости от бровей. Мари была в обществе существ, которые сильно смахивали бы на бурых плюшевых медвежат, если бы не две детали: глаза и орган, который в спокойном состоянии у особей мужского пола находится между ног. Состояние было не спокойное, и печаль в глазах «медвежат» воспринималась какой-то не вполне искренней.

– Мари!

Мадам Алези очень долго была вне лона семьи – уже минут двадцать. Судя по ее реакции, она не только забыла Мишеля, она даже не пыталась провести черту между ним и остальными – то есть остальными плюшевыми мишками. Ее взгляд лишь на мгновение остановился на лице Мишеля – с тем, чтобы опуститься ниже и не найти там того, что было щедро выставлено напоказ у пассажиров.