Читать книгу "Между Амуром и Невой - Николай Свечин"

— Так ты из наших? — обрадовался было дед, но Алексей честно объяснил:

— Я не ваш, но много помогал; за это Арсений Иванович Морозов и показал сей тайный знак. Чтобы, в случае чего…

— Про Морозова слыхал, — подобревшим голосом подытожил Патермуфий. — Заходите.

И прошёл в избу, жестом приглашая следовать за собой.

В опрятной горнице полстены занимал киот со множеством икон старого письма, и стоял большой шкап с книгами в кожаных переплетах. Стены были аккуратно проконопачены, а пол выскоблен до блеска. В углу курился можжевельник, все двери в доме задёрнуты кисеей, а двойные стекла в рамах до середины заполнены внутри погибшими комарами, так, что окна почти не пропускали свет. Дед сказал, что лишь эта уловка позволяет хоть как-то жить летом: гнус пролезает внутрь рамы и там погибает, не в силах проникнуть в самый дом. Хуже приходиться скотине — той просто нет спасения до осени.

Узнав, что беглецы не ели горячей пищи пять дней, патриарх велел проворной хозяйке со звучным именем Агафоклия состряпать мясную похлебку, но дать каждому не более трех ложек. И ещё приготовить взвар от мошки — смазать беспрестанно зудевшую кожу. Пока же они пили чай из таволги с мёдом, и Патермуфий неспеша рассказывал равнодушным стариковским голосом:

— Месяц назад Бардадым пришёл на хутор к Иулиану Вальцову. Тот перевозом занимался, большие обороты имел, а жил особняком. Я его звал, а он всё не хотел с нами. Вдвоём пришли, с Юсом Маленьким. Иулиана с женою сразу убили, а потом принялись деньги-то искать, а найти не могут. Вот…

Дед подул на блюдечко, помолчал, потом продолжил:

— Да… Не могут найти, и всё. Перерыли кои места — нету. Стали детишков мучать. А у покойника два сына было: десять годов, и восемь. Так они им животы разрезали, кишки вынули и гвоздями к полу прибили. Вот… Потом зачали их за ноги вокруг стола волочить: сказывайте, где отцова казна…

Из глаза старика скатилась по щеке одинокая слеза. Лыков осторожно поставил стакан с чаем на стол:

— Это они… детей?

— Их, страдальцев. Видал я это сам, приезжал.

Стакан с хрустом сложился у Алексея в кулаке. Он вынул из ладони осколок, слизнул кровь.

— Мне бы к «губернаторскому дворцу» попасть…

— Попадёшь, милый, попадёшь. Я уж распорядился. Сегодня отдыхай, оголодал в тайге-то; а завтра Автоном тебя отвезёт и всё покажет.

До вечера Лыков с Недашевским только и делали, что ели да спали. Помылись в бане, натерлись взваром, и Алексей почувствовал сразу значительный прилив сил. Ранним утром он ушёл за околицу, разжег из хвороста небольшой, но дымный костер, разделся донага и тщательно обкурил над ним одежду. Когда вернулся, его уже ждал высокий степенный мужик со спокойными глазами и мужественным лицом, весь какой-то надёжный; в поводу он держал двух лошадей. Обе лошади были в суконных наголовниках с карманами для ушей, а старовер — в волосяном комарнике; такой же он дал и Алексею. Лыков быстро собрал всё необходимое: винтовку, револьвер, нож, кисет с молотым перцем (табака у староверов не водилось), и они с Автономом уехали. Точнее, по деревне Алексей прошёл пешком, а в лесу снял одежду и убрал в мешок, чтобы она не пропахла конским потом, а сам ехал в исподнем.

Четыре часа пробирались они по лесной тропе, на которой Автоном расставлял едва заметные зарубки. Лыков запоминал дорогу. Наконец остановились. Кержак ткнул кнутовищем в заросли подлеска:

— Вон туды полторы версты, и будет его заимка. Ведёт одна дорога, с Кары; на ней кордон. Подобраться лучше отсюдова. Внутри заплота собаки.

— Понял. Возвращайся домой; спасибо тебе.

— Обратную дорогу точно сыщешь?

— Не сомневайся. Приду уже к ночи. Сегодня буду только наблюдать, так что шума не предвидится.

Он стреножил свою кобылку, оделся и пошел в указанном направлении. Сначала унюхал дым печей, потом услышал гавканье собак, и лишь в конце увидел «губернаторский дворец» и поразился его размерам. Огромный двухэтажный особняк со всех сторон окружал крепкий заплот из горизонтально сколоченных бревен, в полторы сажени высотой. Помимо главного дома внутри находилось еще несколько строений: амбары, баня, летняя кухня, кузница, конюшня и пяток жилых изб. Всё это Лыков рассмотрел уже с лиственницы, стоявшей возле самого заплота. Он забрался на неё и застыл на два часа, не выдавая себя ни малейшим шевелением. Собаки, бегавшие по двору, не чуяли его, обкуренного дымом, и Алексей смог без помех изучить усадьбу.

Оказалось, что в «губернаторском дворце» с постройками обитало 20–25 мужчин и 6 или 7 женщин. Один вооружённый караульный стоял у ворот, второй возле сарая с тыльной стороны главного дома (похоже, там располагалась тюрьма). Прочие мужчины ходили без оружия, но хари у них были такие, что обывателя родимчик хватит… Прибыли верхами трое с винтовками, зашли на десять минут к Бардадыму (Алексей его не видел, но услышал знакомый голос, что-то зло выговаривавший), и снова уехали.

Лыков продолжал наблюдение. Выяснил, как меняются караулы, где оружейный склад, в каких домиках живут женщины. Картина стала ему уже понятна. Несколько десятков противников в охраняемом укреплении, плюс наличие там мирного населения, делали штурм «дворца» невозможным. Тем более, что нападавших всего двое… Остается засада на дороге — вполне посильный им вариант.

Вдруг дверь главного дома открылась и вышла Хогешат! В чёрном платье, с платком на голове — это, безусловно, была она. Значит, Самболат добился своего… Девушка несла в руках кружку и кусок хлеба на деревянном блюде. Обойдя усадьбу, она подошла к сараю, и часовой беспрепятственно пропустил ее внутрь. До Хогешат было от его лиственницы всего пять саженей, и Лыков хорошо разглядел её печальное и прекрасное лицо. В сарае, следовательно, сидел Имадин, и сестра несла ему еду.

Ситуация резко изменилась. Пока Алибековы в плену у Бардадыма, ни о какой засаде думать не приходилось. Надо сначала вытащить их отсюда — и почему бы не прямо сейчас? Караульный только что сменился…

Дождавший, пока детина с винтовкой отойдет подальше, Лыков бесшумно сиганул внутрь усадьбы. Став за угол, прислушался — часовой уже возвращался обратно. Прыжок, удар — и Алексей мгновенно втащил обмякшее тело внутрь сарая и закрыл за собой дверь.

Хогешат тихо ахнула, а Имадин выронил от неожиданности кружку.

— Как ты нас нашёл? — воскликнула девушка, но Алексей приложил палец к губам. Подошел к её брату — тот радостно смотрел на него во все глаза и улыбался. Вид у чеченца был потрёпанный: глаз подбит, губа рассечена, у бешмета оторван один рукав. А на шее железный ошейник, и цепь от него вделана в стену.

— Сиди спокойно, — одними губами сказал сыщик. Он засунул пальцы за кольцо, осторожно, наращивая усилия, потянул, и ошейник разломился. Имадин вскочил на ноги, указал пальцем на дверь. Алексей покачал головой, подошел к заплоту, заменявшему в сарае заднюю стену, и осмотрел его. Примерился, надавил плечом и выдавил две жерди из стойки. Втроём они выбрались через образовавшуюся щель. Лыков подхватил спрятанную в кустах винтовку, кавказец вынес завёрнутые в бурку вещички, и они со всех ног кинулись бежать прочь. Самое удивительное, что собаки не залаяли! Добравшись до лошади, Алексей усадил девушку в седло, мигом натер себе и Имадину подошвы перцем; потом они взялись с двух сторон за стремена и так, спеша, сколько было сил, помчались к кержакам.