Читать книгу "Подкидыш - Филиппа Грегори"

– Вряд ли это животное – обезьяна, – осторожно начала Ишрак. – По-моему, этот оборотень неплохо умеет говорить.

– Как попугай? – спросила Изольда, но ответить Ишрак не успела, потому что они увидели, как Фрейзе наклонился к оборотню, а тот встал на задние лапы, потянулся к нему и Фрейзе подал ему кусок хлеба и яблоко. Все это оборотень взял передней лапой, а не ртом – да, именно передней лапой, как рукой! А потом, приняв угощение, удобно уселся на задние лапы и стал есть, держа хлеб и яблоко в передних лапах, как большая белка.

– Нет, не как попугай, – сказала Ишрак, качая головой. – А как человек. По-моему, он умеет говорить не хуже любого другого христианина. Нельзя его убивать! Мы не можем просто стоять здесь в полночь и смотреть, как его убивают! Сперва необходимо понять, кто он и что собой представляет. Он, совершенно очевидно, не волк, но кто?

– Не нам об этом судить.

– Да нет, как раз нам! – горячо возразила Ишрак. – И не потому, что мы христиане, – к тому же я вовсе не христианка. И не потому, что судить можно только мужчинам – а мы с тобой вовсе не мужчины. Просто потому, что мы с тобой вроде этого оборотня: мы чужаки, мы не такие, как все здешние, вот местные жители нас и боятся. Люди не понимают тех женщин, которые не являются ни чьими-то женами, матерями или хотя бы дочерьми, ни давшими обет безбрачия монахинями. А женщин, обуреваемых страстями, женщин образованных и свободных люди просто боятся. Вот я, молодая образованная женщина, у меня иной цвет кожи, иная религия, иные представления о многом в жизни, и я столь же чужда жителям этой деревушки, как и наш маленький оборотень. Так неужели я буду стоять и смотреть, как они его убивают только из-за того, что не понимают, кто он такой? Если я позволю им убить его и не скажу ни единого слова против, то что остановит их в следующий раз, когда они придут, чтобы убить меня?

– Ты скажешь это Луке?

Ишрак пожала плечами.

– А какой смысл? Он сейчас слушает только епископа, мне он вряд ли внемлет.

* * *

К двум часам пополудни совещавшиеся всю первую половину дня мужчины наконец-то договорились насчет своих дальнейших действий, и епископ вышел на крыльцо гостиницы, чтобы объявить о принятом решении.

– Если оборотень в полночь превратится в настоящего волка, тогда женщина-еретичка, вызвавшаяся его застрелить, сделает это с помощью серебряной стрелы, – распорядился он. – Затем жители деревни похоронят его у скрещения дорог, поместив в клетку, набитую «волчьей отравой», а перед этим кузнец вобьет ему в сердце осиновый кол!

– Моя жена может принести сколько угодно «волчьей отравы», – предложил Ральф Фейрли. – Господь свидетель, она ее специально выращивает.

– Если же оборотень ни во что не превратится… – Епископ поднял руку, призывая к молчанию, и даже голос немного повысил, чтобы заглушить поднявшийся ропот недоверия. – Я знаю, добрые люди, вы уверены, что он непременно превратится в волка, но… предположим все же, что этого не произойдет. В таком случае мы отпустим его на свободу, и хозяин этой деревни, а также ее староста впоследствии смогут поступить с ним, как им будет угодно. Человеку от Бога дана власть надо всеми животными, и Господь наш постановил, что человек может делать с ними все, что ему заблагорассудится. Будем считать, что это просто дикий зверь, который бегал вблизи от вашей деревни, и вам удалось его поймать. А поскольку, как я только что сказал, Бог даровал человеку власть над всеми животными, пойманным вами зверем вы сможете распорядиться по своему усмотрению.

Староста, сохраняя суровое выражение лица, торжественно склонил голову в знак согласия. Можно было не сомневаться, что пойманному существу долго не протянуть, если его передадут жителям деревни.

– Они разорвут его на куски, – тихо сказала Ишрак Изольде.

– И мы не сможем остановить их? – шепнула та.

– Нет, конечно.

– А теперь, – продолжал вещать епископ, – я советую каждому из вас заняться своими делами и дождаться полуночи. Вот тогда все и решится. Сам же я сейчас направлюсь в вашу церковь, где отслужу и вечерню, и повечерие; предлагаю всем вам также исповедаться и совершить пожертвования, прежде чем любоваться в полночь сим знаменательным зрелищем, которое Господь ниспослал вашей деревне. – Он немного помолчал и снова заговорил: – Господь улыбнется тому, кто сегодня вечером пожертвует церкви хотя бы медный грош. Меж вами пролетел ангел Божий, и его следует встретить хвалой и благодарностью.

– Что это значит? – спросила у Изольды Ишрак.

– Это значит: «Попробуйте только не заплатить за великую привилегию – посещение вашей деревушки самим епископом!» – перевела Изольда витиеватую фразу клирика.

– А знаешь, я думаю, что за это и впрямь стоит заплатить, – заметила Ишрак.

* * *

До полуночи делать было нечего, и Фрейзе, покормив оборотня тем, что осталось от обеда, сидел на изгороди и смотрел на него. Оборотень на этот раз подошел совсем близко, почти к самым его ногам, и взирал на него так, словно вот-вот заговорит, просто нужных слов подобрать не может. Фрейзе очень хотелось предупредить оборотня об опасности, но, глядя в его доверчивые карие глаза, поблескивавшие из-под густой спутанной гривы, обнаружил, что не в силах объяснить ему происходящее. Уже взошла луна, а человек и зверь так и сидели рядышком, не зная, как решится их судьба. Епископ тоже бодрствовал – усердно молился в церкви. Голова маленького оборотня с пышной, почти львиной гривой волос была обращена к Фрейзе, чей темный силуэт отчетливо выделялся на фоне звездного неба. Фрейзе что-то тихо шептал зверьку, очень надеясь, что тот снова заговорит, но больше оборотень не произнес ни слова.

– Вот теперь бы тебе в самый раз, дорогой, взять, да и назвать свое имя, – уговаривал его Фрейзе. – Да если ты хотя бы «Господи, благослови» скажешь, это сразу тебе жизнь спасет! Или хоть слово «вкусно» еще разок повторишь. Говори, зверь, говори! Начинай понемножку, пока эта проклятая полночь не наступила! Или уж прямо в полночь возьми и заговори, когда все на тебя смотреть будут. Главное, заговори, постарайся хоть что-нибудь сказать на нашем языке!

Оборотень с удивлением смотрел на него – брови приподняты, голову чуть набок склонил, будто понимает; сквозь спутанную гриву ярко и умно поблескивали его карие глаза.

– Говори, звереныш, – снова принялся увещевать его Фрейзе. – Какой смысл казаться бессловесной тварью, если ты говорить умеешь! Сказал бы им «Господи, благослови!», так они бы это чудом сочли. Постарайся, а? Ну, давай, повторяй за мной: «Господи, благослови…»

* * *

В одиннадцать часов у ворот конюшни стал собираться народ – кое-кто с топором или с острой косой, а кое-кто и с алебардой. Было ясно: если епископ не отдаст приказ выстрелить в оборотня серебряной стрелой, жители деревни сами свершат правосудие – изрубят оборотня на куски с помощью принесенного оружия или просто голыми руками в клочья разорвут. Фрейзе, выглянув за ворота, заметил, что некоторые из стоящих в задних рядах людей поднимают с земли и рассовывают по карманам булыжники, выковыривая их из земли ножом или острием топора.