Читать книгу "Джони, оу-е! Или назад в СССР - Михаил Васильевич Шелест"

за четыре месяца здешнего пребывания, и сказал, что «гитара дома».

— Странно! — нервно и резко бросила она. — Я же сказала, чтобы с гитарой. Поехали за инструментом! Где ты живёшь?

— Да вон, — показал я на дом. — Во втором подъезде.

— Так беги, чего сидишь! — почти выкрикнула женщина и я сорвался с места в галоп.

Дома я, на всякий случай, сунул в карман пару мясных котлет, завёрнутых в газету «Красное знамя» и тетрадь с идейно выдержанными стихами, которую засунул в гитарный чехол. Обернулся я быстро и женщина, глянув на часы, подобрела и даже дала мне шоколадную конфету «Мишка на севере».

— Наверное, у них в райкоме уже выдали детские подарки, — подумал я, потому, что в машине пахло не только шоколадными конфетами, но ещё и мандаринами.

Снег в городе уже почти убрали, хотя снегоуборочной техники кроме тракторов «Беларусь» с ковшами и отвалами и самосвалов, я не видел. Зато на улицах было полно народа, который, с песнями и хохотом, чистил тротуары лопатами и носилками.

До райкома добрались минут за двадцать. Мигалки на машине не было и она двигалась в общем потоке. Только гаишные инспекторы, заметив номера, пропускали «Волгу» на перекрёстках, активно крутя палочкой.

В этом райкоме за всю свою жизнь я никогда не был. В других был: крайкоме, горкоме, Фрунзенском, Ленинском и Советском, Первореченском райкомах, а в Первомайском — нет. Удивительный фокус.

Райком был отдельно стоящим трёхэтажным зданием «советского ампира» и располагался он на улице Черёмуховая. Внизу на входе сидел милиционер, который проводил нас — особенно меня — внимательным взглядом.

Отдел по идеологии и сам его секретарь находились на третьем этаже в левом крыле. Там же в углу находился и «Первый отдел», табличку которого я заприметил издалека. Третьего секретаря на месте не оказалось. Об этом сказала девушка, вставшая из-за стола, едва увидев нас.

— Спасибо, что подменила, Светочка, — сказала помощница секретаря Нина Ильинична.

— Не за что, Нина Ильинична. Обращайтесь, мне не трудно. Всё равно Игоря Ивановича всё это время не было. Как при вас ушёл, так и всё.

— На нет и суда нет, — дёрнула бровью помощник и спросила меня: — Чай будешь? С печеньем? Ты же ещё после школы не кушал наверное?

— Меня завуч баснями кормила, — без эмоций сказал я.

— В смысле — баснями?

— Да, это я так… Не кормила она меня, в общем.

— Понятно. Поэт, значит? И музыкант? — спросила она.

— И то, и то понемногу.

— Ха! Понемногу! Ты знаешь, что плёнка с твоими песнями сегодня попала в кабинет первого секретаря?

— Нет. Откуда мне знать? Я контрольную писал по математике и диктант по русскому сегодня. А ещё значок ГТО получил. Вот!

Я показал на значок, прикреплённый на школьный пиджак с противоположной стороны от пионерского значка.

— Золотой⁈ Так ты ещё и спортсмен?

— Да, — сказал я, скромно умолчав о боксе и самбо.

— Понятно. И много у тебя стихов и песен?

— Стихов много, песен не очень, но на хороший концерт хватит.

— Интересно… И кто же тебя играть на разных инструментах научил?

Я пожал плечами.

— Да, никто, собственно… Взял гитару и стал ставить пальцы, чтобы звучала, как хочется. И всё.

— И всё… Понятно. И стихи сами?

— Стихи, я думаю, всегда сами.

— Ну да, ну да… Это точно. Ты пей-пей чай и печенье бери.

— Да, я уже и напился и наелся. Спасибо.

Я действительно, упорол печенье с чаем довольно быстро. Чай не был горячим, и я его выхлебал в четыре глотка. А печенье я старался не есть.

— Значит, наелся?

Я кивнул.

— Тогда сыграешь мне что-нибудь, пока Игоря Ивановича нет? Гитара не успела замёрзнуть?

— В машине жарко было, а чехол у неё утеплённый.

— Это как?

— Там старое моё пальто шерстяное в чехле.

— Ух ты! Сам, что ли, чехол шил?

— Мама помогала, — соврал я. — Что вам сыграть?

— Что хочешь. На твоё усмотрение.

Нина Ильинична откинулась на своём кожаном стуле и выжидательно стала смотреть на меня. Пристально так, с таким прищуром, что у меня, грешным делом, тревожно ёкнула селезёнка.

— Ох, не зря она меня качает… Ох не зря…

— Можно я сыграю и спою свою любимую?

— Пой-пой! — закивала нетерпеливо помощник третьего секретаря по идеологии Первомайского райкома КПСС.

— Но она про войну, — предупредил я.

— Про войну? — удивилась женщина и дёрнула левым плечом. — Пусть будет про войну.

Я запел действительно мою самую любимую песню из фильма «Офицеры».

— От героев былых времён не осталось порой имён[34], — запел я и допел до конца.

Лишь после небольшой паузы Нина Ильинична кашлянула и неуверенно спросила:

— Это тоже твоя песня?

— Да, что вы⁈ Это же песня из кинофильма «Офицеры»! Он вышел два года назад. Не смотрели? Мы с мальчишками раз пять сходили.

Заметно было, что женщина облегчённо, но очень аккуратно, выдохнула.

— Конечно смотрела. Потому и удивилась. Я ж тебя просила своё что-нибудь спеть.

— Вы сказали «что-нибудь», вот я и спел. Я не понял, простите. Своё? А! Тогда тоже в тему…

Я начал гитарный перебор и запел:

— Война й-на, й-на, и на, и на, и на…[35]

К середине моего речитатива Нина Ильинична плакала, а в то время, когда я пел:

— Давай, за них, давай за нас, и за Сибирь и за Кавказ, за свет далёких городов, и за друзей и за любовь… вошёл мужчина в синем костюме-тройка в белой рубашке и тёмно-красном, почти бордовом галстуке. У мужчины было очень серьёзное лицо и то, что он меня не прервал, а зашёл и тихо притворил за собой дверь приёмной, означало то, что он меня слышал.

— Ну, не в коридоре же он подслушивал, — мелькнула мысль, но я не сбился. Слишком много раз я играл и пел эту, тоже мной любимую, песню. Допел и на этот раз, не сбившись и не заплакав, хотя очень хотелось. Всегда хотелось…

— Да-а-а-а-а… — долго протянул третий секретарь райкома партии, хмурясь и пряча блеск в глазах. — Убил! На повал убил. Надо же! Нину Ильиничну до слёз довёл. Такое даже у меня не получалось. Ранимая у