Читать книгу "Дом потерянных душ - Ф. Дж. Коттэм"

Монсеньор Ласкаль помог мне решить проблему доступа в читальный зал. Я не стала признаваться ему, зачем мне понадобился пропуск. По завершении моего посвящения, когда я окончательно приму веру, я могла бы попросить его стать моим исповедником и все ему рассказать. Но сначала на это надо решиться. Я понимаю, что, несмотря на все его познания и духовный опыт, доверив ему свои тайны, я не только потеряю хорошею друга, но и лишу иллюзий добродетельною человека. Слабым звеном наших с ним отношений является мое стремление ему понравиться. Мною движут тщеславие и женская интуиция. Ведь до того как стать священником, отец Ласкаль был мужчиной. Его мускулистое тело и мрачная красота заставляли меня задуматься о мужском начале, скрытом под сутаной. Во время наставления он держится весьма серьезно и даже угрюмо. Но потом позволяет себе расслабиться и улыбнуться. У него типичный французский юмор фаталиста. Мне не хотелось бы его разочаровывать. И тем не менее это неизбежно. Однажды мне придется во всем ему признаться.

Я изложила ему свою проблему, пока мы пили кофе в притворе освященной части храма. Здесь женщине нельзя оставаться с непокрытой головой. Но гостям разрешается курить. И я с признательностью зажгла сигарету. Сам монсеньор не курит. Он признался, что курил на фронте, как и все тогда. Но с тех пор отказался от пагубного пристрастия. Кумою, что курение — одна из маленьких слабостей, распрощаться с которыми его вынудил духовный сан.

Я сказала отцу Ласкалю, что хотела бы получить пропуск в архив Британского музея для проведения частного исследования. При этом я добавила, что документ требуется мне срочно и у меня нет времени на бюрократическую волокиту. Я специально так выразилась, поскольку французы знают о бюрократии не понаслышке и ненавидят ее всеми фибрами души. Монсеньор на секунду задумался. Сдержанное выражение породистою лица свидетельствовало о ею уме. Затем он радостно улыбнулся.

«Для Его Преосвященства кардинала исследования выполняют двое добровольных помощников, — сообщил он. — Мужчина и женщина. У обоих есть пропуск». — «Но, святой отец, не является ли такая уловка ложью?»

Он склонил голову набок и посмотрел на меня. У него серые глаза. Кроткими их не назовешь, но все же, как и в их владельце, в них иногда сквозит доброта.

«На пропуске значится имя Сьюзен Грин, — сказал отец Ласкаль. — Не думаю, что будет большим грехом, если хранители в читальном зале решат, будто оно ваше. Я позабочусь о том, чтобы завтра утром пропуск доставили вам на дом».

7 октября, 1937

Я нашла его. Я уверена, что это он. Если это так, то они ловко все рассчитали. Из музея я вышла, уже планируя поездку. На Грейт-Портланд-стрит находятся гаражи, где любой добропорядочный человек со средствами может взять машину напрокат. Путь предстоит нелегкий, по глухим проселкам, где мне ездить не доводилось. Однако когда у меня было свое авто, я любила быструю езду и вообще была неплохим водителем. Подумать только: женщина за рулем красного «бугатти». Оглядываясь назад, на свои былые деяния и вожделения, я с трудом узнаю себя в этой достойной презрения личности. Однако она — это я. И я несу ответственность за все совершенные ею поступки. И покупка «бугатти», как мне кажется, среди них была не самым большим грехом.

Сейчас для передвижения по городу мне достаточно пары удобной обуви и подземки. На такси я экономлю и при случае не стыжусь сесть на автобус или трамвай.

«Смирение помогает нам достигнуть благодати», — говорит монсеньор.

Выйдя из здания музея, расположенного в Блумсбери, я почти машинально направилась к книжному магазину Фойла на Чаринг-Кросс-роуд. Там я наверняка найду нужные карты, чтобы разработать маршрут поездки.

Даже сырым осенним вечером я не могу не любоваться Чаринг-Кросс-роуд. Когда я туда дошла, длинные ряды книжных магазинчиков на восточной стороне улицы уже светились огнями. Продавец каштанов с лоснящимся лицом колдовал над своей жаровней. Сквозь уличный шум до меня доносились выкрики торговцев снедью, расположившихся в квартале от Кембридж-серкус. Магазин Фойла через дорогу от меня напоминал сияющий книжный дворец. Есть нечто волнующее в лондонских светофорах. Нечто такое, что восхищает даже самого затюканного жителя столицы. Вот и я, сворачивая с унылых улиц Блумсбери на мигающий цветными лампочками пешеходный переход, каждый раз испытываю знакомое волнение. Но только не на этот раз, так как внутренний голос подсказывал мне, что за мной следят от самого музея.

Я подошла к краю тротуара. Там мне пришлось подождать, пока мчащиеся мимо машины не остановятся, давая дорогу пешеходам. Прямо передо мной затормозил красный автобус, весь верхний ярус которого занимала серебристо-зеленая реклама безопасных лезвий «Жилетт». Люди на остановке начали входить в автобус, и я вдруг почувствовала, что попалась. На какое-то мгновение мне даже показалось, что я вот-вот почувствую тяжелую руку на своем плече и какой-нибудь местный представитель власти доверительно шепнет мне на ухо: «Мадам, нам известно, что вы вовсе не Сьюзен Грин». Я даже обернулась, но увидела лишь поток прохожих в плащах под зонтами. Когда я вновь повернула голову, автобус уже тронулся и передо мной предстал магазин Фойла.

Отъезд я наметила на завтрашнее утро. Предварительно я позвонила и договорилась насчет машины. В агентстве обещали уже сегодня вечером залить в бак бензин и воду в радиатор, а также проверить шины и двигатель. Я должна буду забрать авто в восемь утра. Мне даже предложили последнюю модель, но я ответила, что и марка, и год выпуска меня абсолютно не волнуют, лишь бы машина была надежной и обязательно черного цвета. Не хочу привлекать к себе внимание. Хотя я и рискую лишиться милости монсеньора, но не могу не признать, что природа наградила меня незаурядной внешностью. Признаваться в этом — значит потворствовать своей гордыне. Но я просто констатирую факт. Мне вовсе не нужна ярко-красная спортивная машина для того, чтобы привлечь внимание как мужчин, так и женщин.

Наверное, стоило все же предупредить, что я не желаю ехать на машине немецкого производства. От Фойла я отправилась дальше, мимо рыбного ресторана Шики и Бедфордбери к Стрэнду и станции метро «Эмбанкмент». При входе в подземку мальчик продавал «Ивнинг ньюс». Я мельком увидела заголовок передовицы. Президент Рузвельт в своей речи призвал американских нацистов к терпимости по отношению к остальным политическим группировкам. Однако нацистская идеология вовсе не подразумевает терпимости. Железная метла, о которой так высокопарно разглагольствует Гитлер, оставляет после себя кровавый след, стоит лишь пустить ее в ход. Терпимость для них — синоним безволия. Бот почему примирение в данном случае парадоксально. Оно может только способствовать тому, что пока отсрочивает или пытается предотвратить неизбежное.

Вместо того чтобы войти в метро и сесть на поезд до своей станции, я свернула на набережную и стала смотреть на воду. Я люблю Темзу. Ночь стояла ясная, величественная. На реке был прилив, и маслянистые волны бились о причальные кольца, которые свисали из пастей печальных бронзовых львов, стоявших на каменных постаментах и позеленевших за время водяного плена. Сварливый буксир тащил вверх по реке вереницу барж, груженных углем и битумом. Рулевой за штурвалом покуривал трубку, потягивая горячительное из металлической фляжки. Парус барки, черной тенью накрывшей реку, поглотил свет газовых фонарей и факелов на том берегу, так же как вакуум засасывает в себя воздух. У Иглы Клеопатры[84]я повернула назад, провожая взглядом составы, уходящие от станции Чаринг-Кросс в юго-восточном направлении. Они бежали по мостам через реку под ликующие трели свистков паровозов, а в пышных дымовых шлейфах, словно светлячки, горели огненные искры.