Читать книгу "Цена его любви - Кира Шарм"

Голос слабый, глаза закатываются. Блядь.

Только прижимаю ее к себе. Еще. Еще сильнее. Моя жизнь. Мое самое бесценное сокровище! То, что сберечь любой ценой был должен! А, блядь, сам же и подставил!

— Даша! Где зацепило? Где?

Ощупываю в блядском полумраке подземелья ее спину, чувствуя, как ладони напитываются липким, горячим, красным. Блядь.

— Даша, — лихорадочно мечусь взглядом по ее глазам. Перепуганные. Закатившиеся. Но вроде не такие, как у насмерть подстреленных. Сколько я таких глаз видел, сколько сам, блядь, закрывал….

— Ничего, — шепчет, судорожно вцепившись в мою рубашку скрюченными пальцами. — Ничего, Влад. Все в порядке. Это только плечо. Поцарапало… А ты… Ты…

— Ты зачем рванулась? Зачем, блядь?

Как же я сейчас себя ненавижу! Сам себе за это глотку перегрызть готов.

— Идти можешь?

Только кивает и тут же отрицательно машет головой.

— Я не уйду. Не отпущу… Не дам…

— Дурочка…

Шепчу, зарываясь в ее волосы.

— Ты маленькая еще, маленькая моя дурочка. Ты бежать должна. Уходи. Уходи, Даша. Дай ей уйти, твою мать, Раф! Это наши с тобой счеты. Нам и решать.

— Пиздец, как я тронут вашей идиллией, — снова, сука, ржет. — Разве не знаешь, Север? Слабостей нам в этой жизни иметь нельзя. Губят нас слабости. А ты… Как пацан, блядь, прыщавый и сопливый. Смотреть противно. Встань с колен лучше, Север. Встань и посмотри мне в глаза. Как бы ты мне ни мешал, но я тебя уважаю. Ты прав. Мы многое вместе прошли. И не только Грач. Ты тоже не раз жизнь мою спасал. Я помню. Я имею уважение. К тебе и прошлому. К тебе больше всех, потому и хотел с тобой вместе всем этим править. Ты сам все выбрал. Сам, Север, приговор себе подписал. Но я не могу застрелить тебя вот так. На коленях. Хотя признаю. Мне приятно на это смотреть. Несгибаемый, блядь, Север. И такой сейчас передо мной жалкий.

Глава 70

Его последние слова захлебываются в булькающем звуке.

Одно движение, — и нож входит в горло, как по маслу.

Да, Раф. Ты прав. Прав во всем.

Особенно в том, что слабости нас губят.

И твоя жадность, твоя гнилая натура, которой хочется понаслаждаться моим видом на коленях, сгубила и тебя.

А ведь должен был помнить.

В обуви у меня всегда есть несколько ножей. И я еще ни разу в жизни не промахнулся, бросая их даже не глядя.

Слабость тебя сгубила.

— Влад…

Перепуганно смотрит на меня распахнутыми глазищами своими.

Да, девочка.

Я чудовище.

Это не просто грязная кровавая оболочка моей жизни. Я и сам такой. Я ее часть. Только с тобой становлюсь другим. И что теперь? Сбежишь? Поняла наконец, с кем связалась?

— Ты… Убил его?

Наивная моя маленькая девочка. Любимая девочка. Я и за меньшее убивал. И гораздо более жестоко.

— А ты думала, я разговоры разговаривать с ним собирался?

Рывком переворачиваю. Осматриваю спину. Только тогда выдыхаю. И правда, ничего серьезного. Зацепило плечо. Слегка.

Для мужика не рана. Царапина.

Но, блядь, видеть такое на своей женщине! Чувствовать, как руки пропитываются от ее крови! Это блядь пиздец!

Сам не замечаю, как начинаю рычать. Рафу голову отгрызть хочется, хоть и мертвому. Так бы и впился зубами. Напиваясь его кровищей. Прямо, блядь, до зуда в зубах хочется!

— Ты сама все видишь, Даша. Сама все увидела. Я такой и другим не стану. И жизнь моя… Вот такая. Санников. Он ни в чем не замешан. За всю свою жизнь никогда рук не замарал. Если… — блядь, горло сжимает, не могу выговорить этих слов. Но я должен. Должен дать ей выбор. Настоящее понимание того, где она оказалась. Настоящую свободу.

— Если ты передумала ждать, я пойму. Я не заслужил тебя. И твой любви, Даша. Мы из разных миров. Считай, обманом выдрал свое счастье. Пусть минуты. Пусть. Но мне их хватит на всю жизнь. А ты… Ты уходи. Подумай. Прокрути в голове все, что видела. Тебе будет лучше без меня. Там, где другая жизнь… Другие люди…

— Да, Влад! — сжимает пальцы на воротнике моей рубашки еще сильнее. Даже встряхивает своими маленькими, но такими крепкими, оказывается, ручонками.

А мне их зацеловывать хочется. Каждый пальчик.

Только имею ли я теперь на это право?

Не хочу. Не хочу видеть ужас в ее глазах. И ждать, что она когда-нибудь все же от меня сбежит. По-настоящему.

— Передумала! — лихорадочно шепчет.

— Эта война… Она никогда не кончится! Только сейчас я увидела все и все поняла! Не этот, так другие придут на его место! За власть каждый драться в вашем мире будет! Мечтать всех уничтожить и все себе забрать! И никогда! Никогда не будет у вас иначе! А наш сын? Он тоже никогда не сможет спокойно жить!

Да. Да, девочка. Вот поэтому я тебе и не открывался. Хорошо, что все поняла. Сама наконец поняла. Хоть и сердце проламывает ребра, выскакивая из груди.

— Уйди, Влад! Уйди из всего этого! Твои друзья… Пусть они разбираются со всем дальше. Сами. Если ты не такой. Если твои слова о любви были правдой. Если она тебе дороже этой проклятой власти, выстроенной на крови… Откажись… Если ты не такой же, как этот Раф, как остальные! Все те, кто предать и убивать готовы только ради того, чтобы жить в роскоши и власть в своих руках держать… Откажись… Ради нас… Ради…

Всхлипывает. Мучительно пронзает меня своими бездонными глазами.

— Ты готова? — хрипло спрашиваю. Задыхаясь. Прижимая к себе изо всех сил.

— Готова меня принять после того, что поняла? Готова на жизнь без миллионов? Без всего того, что я мог бы тебе дать?

— Ты! Все, что мне от тебя нужно, — это ты, Влад! Ты до сих пор не понял?! Без всего! Без всего, черт тебя подери! Просто ты! Рядом! И живой!

— Хорошо, — блядь, в глазах снова печет, будто стекла насыпали.

— Хорошо, Даша. Скажи, пусть Стас придет. Я подумаю. А теперь. Теперь уходи! Тебе помощь нужна! Рану обработать!

— Влад…

— Я обещаю, Даша. Можешь спокойно уходить…

— А Стас? Стас знал? С самого начала?

— Нет.

Потираю челюсть. Рефлекторно. Вспоминая о том, как Санников узнал о том, что я жив в свой первый приезд.

И ему не хотел открываться, но кто-то должен был рассказать о том, что твориться в нашем мире! И с Софией. Серебряковой. Дочерью врага Санникова, от которой он глаз не отводил.

Санников сорвался тут же. Но первым делом не Софию понесся спасать, а прилетел раскрошить мне челюсть. И я даже ни хрена не сопротивлялся.