Читать книгу "Элемент движения - Юлия Сергачева"

— Еще бы.

— Тот, говорят, тоже максималистом был. И с учеником, случалось, соперничал… Обидно, наверное, было, когда понял, что ученик оказался даровитее, и ему, великому, не прыгнуть до высот, которые брал его выкормыш…

— Откуда вам знать, что думал Аррдеаниакас? — неожиданно для себя вступился Брюс за мага. — Может, он просто гордился?

— Может, и гордился… Хотя все маги себялюбивы и не любят соперников. А уж Гербор и вовсе не терпел запретов. Зверя из-под города, вишь, ему подавай… Я помогал ему вести записи, он хотел составить реестр артефактов Триединой войны. Мы и в Среброкожье были, и внешние острова навещали, и всю Краину изведали, даже во Внутреннее море спускались… Ох, погонял он меня, а я ведь не любитель путешествий. Мне бы с травами возиться, с книгами… Честно сказать, я уж собирался расчета просить… — Никет страдальчески глянул на Брюса. — Ну на что ему сдался это Зверь? Я пытался его отговорить, а он уперся… Не знаю, как прознали горожане, что он затеял. Да только ему и печати коснуться не дали. Толпа накинулась и разорвала на части… Молча, быстро… Как крысы.

То ли свет так неудачно падал, то ли воспоминания добавили лицу рассказчика теней, но теперь стало заметно, что травник очень стар.

— И он позволил? А вы?..

— Я… Я не пошел тогда с ним… Боязно стало, вещи собирал, думал уехать… — Никет говорил, часто помаргивая. Стиснутые в замок потрескавшиеся пальцы заметно дрожали. — Куда они тело дели, мне так и не сказали. Говорят, под воздушным фонтаном закопали… Только в городе фонтанцев тьма… Так живу с тех пор. Вот уже век с лишним. Сначала меня горожане не выпускали, а после и сам город.

Взгляд Никета казался измочаленным усталостью. Брюс чувствовал, что рассказ не полон, но не решался спросить больше. Ему ли судить, мог ли Никет помочь своему другу или струсил?

Город и впрямь не выпустит травника из своих каменных рук.

Никет вздохнул, вскочил, беспокойно походил по комнате, поглядывая в окно и словно ожидая, что рассерженные горожане вот-вот появятся из-за угла дома напротив. Потом принялся звякать посудой, переливая закипевшую воду и заваривая чай, подсыпая душистых травок. Запахло мятой.

— Давно все это было, — выдохнул Никет наконец севшим голосом. — Слишком давно… Ни к чему ворошить снова.

Занимаясь привычным делом, он постепенно утрачивал суетливость в движениях, успокаивался, возвращал себе уверенность.

— Вот что… — Две чашки из черного, разрисованного золотом фарфора утвердились на столе. Глиняный закопченный чайник, задышав паром, выплеснул в каждую из чашек порцию темного, почти слившегося цветом с чашкой напитка. — До темноты тебе все равно нельзя никуда идти. Так что сиди и жди. А я в архиве поищу. Авось найдется чего про Ратушу. У земляков полно было тайных ходов…

Брюс встрепенулся.

— Я могу помочь.

— Нет, — Никет качнул головой, поставив рядом с чашками корзину с хлебом и печеньем. — В моем архиве особый порядок, только я и разберусь. Не страшись, там не так много бумаг, чтобы одному не справиться. Книги земляков уничтожали с тщанием…

Заварец у Никета был отменным. Терпкий, с легкой горчинкой. Или Брюс просто соскучился по горячей пище? Чтобы вот так, из нормальных чашек, без привкуса дыма от костра, без плавающих насекомых… И запах приятный! Мята и еще что-то знакомое…

Никет тоже взял свою чашку в ладони и теперь пристально глядел, как плещется жидкость. Не отрываясь минуту, две… Словно не решался поднять голову и посмотреть на Брюса. И снова, в который уже раз за день, он напомнил Брюсу его самого, тогда, в лесу, когда он подсыпал Элии снотворное.

Что?!!

…Никет, обрывающий лепестки с сухих соцветий, висящих над плитой. А еще знакомый аромат… Так пахнет жечка! Даже в небольших дозах вызывает почти мгновенный паралич. Хоть и временный, но…

— Извини, парень. — Никет наконец поднял взгляд на Брюса. Лицо травника ожесточилось, морщины затвердели, кожа обтянула заострившиеся скулы. Костистый нос блестел, как клюв. — Мне в этом городе жить, и не хочется ссориться с соседями. Им нужен виноватый. А я уже был им однажды… Неприятно. — Глаза Никета остекленели, но губы шевелились, выплевывая яд, облеченный в слова: — Мага и впрямь трудно победить… Но можно перехитрить… Я ведь предупреждал Гербора, что они злятся. Они мне говорили, чтоб не смели мы тревожить спящее под городом чудовище. Грозили… А он только смеялся… Самодовольный и самовлюбленный… Он бы, может, и выкрутился, а я? Да и как он смел беспокоить то, что сильнее его тысячекрат? Он бы всех тут убил! — Впервые со времени их знакомства Никет повысил голос.

Брюс пытался встать со стула, не слушая. Но слова кислотой травили душу, проникая даже через накатывающую сонную одурь.

— …они сказали, что позволят мне уйти, если я выдам им Гербора… Я знал, что поступаю правильно! Он не смел губить этих людей! Лучше один, чем они все… Я дал ему чаю… Как тебе. С травами я давно дружен, я говорил?.. Он пытался бороться, но…

Никет с искренним, кажется, сожалением наблюдал за конвульсиями жертвы. Брюс целился на входную дверь, но она плясала, мечась из стороны в сторону.

— …Они пришли и забрали его. Убили и похоронили. Сказали, под фонтанцем. А меня обманули, не позволив уйти… Я их понимаю, я бы побежал за помощью… Наверное… С тех пор я живу в городе. Только пришлось все фонтаны забить землей. Мне все слышался голос Гербора, когда ветер гулял по трубкам. Он разговаривал со мной… Сказал, что не отдаст мне душу… А люди без души живут вечно! — Никет хрипло, каркающее рассмеялся.

Брюс шарахнулся. Вроде, не так много и выпил. Но этого хватило.

Сухо брякнула, переворачиваясь в очередной раз, колба песочных часов. Равнодушный механический тритон пялил деревянные глаза. В них горели, отражаясь, искры.

Комната закружилась, из окостеневших Брюсовых пальцев выпала наконец и покатилась по столу чашка из черного фарфора, поблескивая золотым узором. Птица-Травник клонилась к Брюсу, будто намереваясь долбануть клювом, добить ослабевшего…

Успела?

* * *

Поначалу темнота казалась насыщенной, густой и деготно-горькой. И звуки вязли в ней, застывали, как в черном стекле…

«…ы!..»

«…ста…»

«…умирай…»

Ну вот еще. Умереть он всегда успеет… Брюс с усилием моргнул. Слипшиеся от мокрой пыли ресницы поддались с трудом. Зато стало понятно, что темнота вовсе не такая уж и непроницаемая. Плоть ее сверху вниз прошита тонкими нитями света.

— …шевелись! — вдруг бесцеремонно велели из мрака.

Легко сказать! Особенно если голова раскалывается от боли, конечности, словно отмороженные, а позвоночник норовит скрючиться дугой. Тело, будто одолженное, на три размера больше, и каждое движение запаздывает на три такта…

Как раз это Брюса и спасло.

— Не шевелись! — на этот раз более внятно донеслось из тьмы.