Читать книгу "Герой жестокого романа - Мария Жукова-Гладкова"

Иса кивнул.

А дядя Леня тем временем спросил у Исы, нет ли у него плюсовых очков, чтобы получше рассмотреть снимок.

– Найдем, – пожал плечами Иса и оставил нас вдвоем в кабинете.

– Ну как ты, Ксения? – устало спросил меня дядя Леня.

– Я-то что, вот вы…

– Поправлюсь. Я живучий. Кстати, ты сейчас где живешь?

Я сказала.

– Вот и поживи пока там. Не надо никуда спешить.

Я открыла сумочку и протянула дяде Лене ключи от своей однокомнатной квартиры.

– Вам ведь некуда идти?

– Ну почему же? Вернусь домой. Воскресший из мертвых. Интересно будет на жену посмотреть. Как раз узнаю, как она там меня оплакивает.

Дядя Леня улыбнулся, но ключи все равно взял. Вернулся Иса, протянул ему очки с одним треснутым стеклом, дядя Леня нацепил их на нос, сказал, что пойдут, и уставился на снимок.

На пару с Исой мы видели, как менялось выражение его лица.

– Ты ее знаешь? – выкрикнул Иса.

Дядя Леня снял очки, посмотрел вдаль сквозь зарешеченное окно, потом на меня, затем на Ису.

– Она впервые появилась в «Сфинксе» за неделю… или дней за пять до… взрыва, – сообщил дядя Леня. – Мне наши сразу показали новенькую…

– Путанила? – уточнил Иса.

– Я не разобрался. Честно. Она, как бы это сказать… раскручивала мужчин на выпивку. В некоторых клубах это уже практикуется. На западе – так вовсю, вот и к нам постепенно переходит. Колобов в первый же вечер появления дамочки уединился с ней в своем кабинете. Потом позвал меня и сказал, что новая девушка предложила совместный бизнес. Ну в смысле, что она будет раскручивать мужчин, сама вообще предпочтет безалкогольные напитки, даже с Жориком, барменом, договорились, что условным сигналом будет «Анжелика» – это значило, что девушке подавать безалкогольный коктейль, а выставлять за него максимальный тариф. Ей – тридцать процентов.

– Но ведь отец с ней уже давно знаком! – закричала я.

– Прости, Ксения, вот этого я сказать не могу. Это нужно уточнять у Колобова и этой…

– Иры, – подсказала я.

Возможно, как высказал предположение дядя Леня, Владислав Николаевич хотел, чтобы Ира всегда была у него на виду. А может…

– Вы хотите сказать, что он хотел взорвать и ее? – прошептала я.

– Нет, другое. Он мог предложить ей пронести взрывчатку, – сказал дядя Леня. – Или пронес сам, а она положила… Ну, например, в женском туалете. Я же понятия не имею, где лежала бомба. И что это была за бомба. Я в них как-то не очень разбираюсь.

– Вот что, – вскочил с места Иса. – Давайте-ка навестим эту Иру.

– Но она же на сохранении! – попыталась возразить я, хотя и не очень настаивала.

И Иса, и дядя Леня сурово посмотрели на меня.

– Поехали, – сказала я. – Только боюсь, что вас, дядя Леня, э… с таким лицом…

Дядя Леня попытался усмехнуться, а затем заявил, что будет ждать нашего с Исой возвращения. Лучше в моей квартире, добавила я. Иса даже согласился выделить Леониду Тарасовичу транспорт – как свидетельство своей доброй воли. Мы же поехали в больницу.

Глава 23

Посмотрев на часы, я поняла, что Сашка уже может ждать меня на перекрестке, о чем поставила в известность Ису.

– Объедешь как-нибудь, – приказал он водителю. – Сашка знает мою машину. А он нам пока не нужен.

– Я могу с вами посоветоваться? – вдруг решила я спросить у Исы.

Он вылупился на меня, потом кивнул, сказав: «Да, конечно».

– Почему Сашка воспылал ко мне такой любовью?

Я объяснила про свои подозрения.

Иса усмехнулся, выдал парочку комплиментов в мой адрес, потом стал серьезным.

– А ты сама что думаешь? – спросил.

– Думаю, решил, что я – дочь Багаева. Ну и соответственно…

– Вполне возможно, – кивнул Иса. – На Сашку похоже.

Значит, так считает мой отец, подумала я. То есть Владислав Николаевич Колобов, которого я до недавнего времени считала своим отцом. Именно после того, как Колобов побывал в руках у Сашки, Каратист и стал проявлять ко мне неземную любовь, даже о женитьбе заговаривал. Надо будет проверить, решила я. Сообщу-ка я милому другу кое-какую любопытную информацию. Интересно, как отреагирует?

И надо бы навестить Глеба. Спрошу сегодня вечером у Петра Петровича, в какой больнице он лежит.

Мы притормозили у больницы, водитель остался в машине, а мы с Исой направились в платное отделение.

– Вы знаете, она спит, – сказала дежурная медсестра, постоянно сидевшая за столом перед входом и записывавшая посетителей. – Сегодня у нее было столько посетителей! Такая милая, такая общительная девушка!

– Давай подождем, – посмотрел на меня Иса, обнимая меня за талию, явно разыгрывая спектакль перед сестричкой.

– Ой, не знаю, не знаю, сколько вам придется ждать. У нас Наташа, процедурная сестра, заглядывала к ней с полчасика назад и мне сказала, что подождет с уколом. Не хочется будить. Так сладко спит. Днем-то не спала. Может, завтра приедете?

Я посмотрела на Ису. Пока мы решали, за нашими спинами послышался шум, и появился Владислав Николаевич Колобов собственной персоной. С цветами и пакетом, полным всякой снеди.

При виде нас с Исой в одиночку изобразил финальную сцену «Ревизора».

– Ой, наверное, все-таки придется разбудить, – пропела сестричка. – Раз любящий муж приехал, надо вставать. Я сейчас.

И упорхнула, оставив нас втроем.

– Что вы здесь делаете? – прошипел Колобов. – Ксения, тебе место только в борделе!

– А тебе – в тюрьме, – невозмутимо заметила я.

– Или на виселице, – поддакнул Иса.

Нашу перепалку прервал истошный женский крик, который повторился снова и снова. Из разных дверей появились люди в белых халатах, женщины – в домашних, а кто-то продолжал орать и орать.

Наверное, у Исы, Колобова и у меня одновременно промелькнули одинаковые (или подобные) мысли, и мы рванули к палате, в которую хотели попасть.

Ира была мертва.

Медсестра стояла рядом, прижимая кулачки к груди, и кричала истошным голосом. В палату уже набилось большое количество народа. Колобов растолкал всех и бросился к лежащей. Ему никто не стал мешать.

Я наблюдала за происходящим, словно в замедленной съемке. Отец, ну то есть Владислав Николаевич, рухнул на Иру, целовал ей лицо, руки – и рыдал. Я впервые видела его в таком состоянии. Он не рыдал на похоронах моей мамы, когда я сама была в полубреду. По-моему, там он не проронил ни слезинки. Иру же он любил…

Мне было жалко и отца, и Иру, главное – не родившегося ребенка, пусть и не моего брата или сестру.