Читать книгу "Стремление к счастью. С комментариями и объяснениями - Людвиг Андреас Фейербах"

 Платоновский миф – рассказ Аристофана в «Пире» Платона о происхождении нынешнего полового различия: изначально люди делились на три пола, имея восемь конечностей и будучи в два раза больше, но за дерзость они были наказаны разрезанием пополам. Так герой платоновского диалога объяснял такое явление как половое влечение у людей, которое по одной из версий в этом диалоге служит не только размножению, как и животных, но восстановлению духовной целостности человеческого существа, открытию человеческого в человеке. Пол понимается тогда как «половина» целого.

Точно так же, как два человека, мужчина и женщина, нужны для физического возникновения человека (разумеется, уже после предшествовавшего зарождения, о котором мы не знаем ничего определенного; знаем только, что вышедший из него человек не был еще человеком, в нашем по крайней мере смысле таким был только вторичный, человеком зачатый и от человека рожденный человек), так и для духовного возникновения, для появления морали нужны по меньшей мере два человека – мужчина и женщина. Больше того, половое отношение можно прямо характеризовать как основное нравственное отношение, как основу морали.

 Вторичный человек – человек как только результат полового размножения, не открывший еще в себе полноту человеческого сознания.

Поэтому в подлинном культурном государстве, от которого наши только по видимости культурные государства, конечно, еще бесконечно далеки, такая церковь, которая вменяет безбрачие в закон для своих служителей, является морально невозможной. Узаконенное безбрачие – это все равно что узаконенное преступление. Но там, где хоть одно такое преступление против природы человека признано и санкционировано, там освящено само по себе любое преступление против нее.

 Фейербах доводит до предела критику монашества Лютером: если монах не хочет работать в пользу восстановления целостности человеческой природы, размножения людей и становления человечества, то он оказывается паразитом, нарушающим эту цельность человечества, злоупотребляющим своей природой. В этой традиции само понятие «работа» стало пониматься широко, включая в том числе половые отношения, работу половыми органами как работу любви. Защитники монашества на это возражают, что монах представляет собой образ осуществившегося божественного сознания, «ангела на земле», и в этом смысле полезен мирозданию.

Однако мораль, выводимая из полового отношения, лежит вне плана настоящей работы; для нашей теперешней цели мы будем держаться не скрытых, но очевидных, всеми признанных следствий соединения парами. Как легко все же привести в согласие со стремлением к счастью так называемые обязанности в отношении к себе! Но что за дело морали до этих так называемых обязанностей? О морали речь может идти только тогда, когда ставится на обсуждение отношение человека к человеку, одного к другому, Я к Ты.

Обязанности в отношении к себе только тогда имеют моральный смысл и ценность, когда они признаются косвенными обязанностями в отношении к другим; когда признается, что я имею обязанности по отношению к самому себе только потому, что у меня есть обязанности по отношению к другим – к моей семье, к моей общине, к моему народу, к моей родине. Хорошо и нравственно – это одно и то же. Но хорош только тот, кто хорош для других. Как же приходит человек, исходя из своего эгоистического стремления к счастью, к признанию обязанностей по отношению к другим людям?

На это следует ответить, что этот вопрос давно уже разрешен и решен самой природой, создавшей не только одностороннее и исключительное стремление к счастью, но также и двухстороннее, взаимное стремление к счастью, которое в себе самом нельзя удовлетворить, не удовлетворяя одновременно, даже непроизвольно, стремление к счастью другого индивидуума, короче – мужское и женское стремление к счастью. Вследствие этого дуалистического стремления к счастью существование эгоистического человека является связанным с существованием других людей, хотя бы только его родителей, его братьев и сестер, его семьи, так что совершенно независимо от своей доброй воли эгоистический человек, начиная от чрева матери, должен делить блага жизни со своими ближними, всасывает, стало быть, вместе с молоком матери и элементами жизни также и элементы морали, как, например, чувство принадлежности друг к другу, миролюбия, общности, ограничения неограниченного единодержавия собственного стремления к счастью. И если все эти непроизвольные, физически-моральныс влияния, не оказав действия, терпят крушение вследствие непреклонного упрямства эгоиста – не сомневайтесь! – тогда тумаки его братьев и щипки его сестер научат его должным mores, научат тому, что стремление и других к счастью столь же оправдано, как его собственное; больше того, приведут его, быть может, даже к убеждению, что его собственное счастье самым теснейшим образом переплетается со счастьем его близких.

 Дуалистический – двойственный, объединяющий два разных начала (здесь: мужское и женское). Дальше длинная фраза говорит о том, что сама семейная жизнь уже дуалистична, так как требует от человека считаться с моральными требованиями всех членов семьи, независимо от их половой принадлежности.

mores (лат.) – нравы, поведение.

Но если кто даже на этом семейном пути не придет к признанию обязанностей по отношению к другим, тот принуждается к тому путем закона (чтобы из тесного круга семьи перевести нас в область человеческого общества), путем применения насильственно нормирующих правил. Право есть та же мораль; но мораль, область которой настолько определена и отграничена, что ее обязанности только потому могут соблюдаться, что их несоблюдение связано с уголовными или гражданскими наказаниями. Оно поэтому, как свидетельствует история, является древнейшей моралью, но в то же время действующей и пригодной еще и сегодня, если не в теории, то в жизни.

 Концепция права как практической морали или морали в узком смысле довольно спорна. Так, Гегель выводил право из явления воли, из свободной воли, которая требует наказывать преступление как злоупотребление волей и общей свободой, в то время как мораль подразумевает автономное регулирование обычаев, безличные, а не личные волевые предписания. Согласно Гегелю, мораль и право могут быть объединены только в особом понятии «нравственности» как практическом применении и того, и другого в повседневной жизни.