Читать книгу "Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов - Олег Демидов"

– Здесь поэт Мариенгоф из Москвы. Хотите познакомиться? – говорит Соколов.

Ещё более изумлённый, я отдаю себя в ведение Соколова; он подводит меня к столику, и я вижу перед собою высокого, очень статного, очень стройного юношу с лицом, осанкой и манерами молодого лорда. Серьёзные глаза смотрят пытливо, остро. Тонкий правильный нос, красивый рот, бритое красиво очерченное лицо. Он в полном смысле красавец – но без той приторности, которая так часто присуща красавцам-мужчинам.

– Каким образом вы здесь, Анатолий Борисович?

– Случайно. Путешествую по Западной Европе, сейчас еду обратно в Москву, а Соколов затащил сюда.

Анатолий Мариенгоф – большой друг покойного Есенина. Разговор быстро переходит на эту печальную тему.

– Он у вас в Америке дебошил, слышал, – говорит Мариенгоф (голос у него с лёгкой хрипотой, чуть напоминает голос Евреинова). – А ведь в сущности это не были дебоши. Впоследствии выяснилось, что это было гораздо серьёзнее.

– Это была смерть, – вставляю я и спрашиваю о новых работах моего приятного собеседника».293

Как и в первый раз, помогал выехать нарком просвещения товарищ Луначарский. Была ли у Анатолия Борисовича большая цель, как в первой поездке? Если бы он хотел покинуть СССР или задумывался об этом, то непременно так бы и поступил: положение дел на родине и в Европе было яснее некуда. Но Мариенгоф твёрдо решил остаться в Стране Советов: одной ногой в славе, другой – в плевках завистников и дураков.

О, слава! – мелкая речонка, Тебя переходят вбродКаким-нибудь четверостишьем звонким.

Мариенгоф не привёз из этой поездки стихов, драматургических произведений или прозы. В конце двадцатых он был всецело со своей страной.

«Зуди издёвкой, стих хмурый…»

А в стране и в литературе между тем происходили мучительные и неоднозначные события. Московский Орден имажинистов начал распадаться ещё после отъезда Есенина и Кусикова – двух моторов этой поэтической группы – за границу. После смерти Сергея Александровича стали хоронить поэтов заживо. Воинствующий Орден петроградских имажинистов прекратил своё существование в 1926 году. В 1928 году Вадим Шершеневич пишет статью «Существуют ли имажинисты?»:

«Сейчас трудно, да и, может быть, не нужно, говорить об имажинизме уже по одному тому, что наличие отдельных имажинистов отнюдь не знаменует самый факт существования имажинизма. Имажинизма сейчас нет ни как течения, ни как школы. Борьба между имажинизмом и футуризмом была жестокая. О победе говорить не приходится, ибо побеждёнными оказались обе школы. Если имажинизм сейчас мёртв, то футуризм уже благополучно похоронен. Это произошло в силу объективных причин, лежащих вне поэзии. Теперь сама поэзия пущена врукопашную. Здесь побеждает уже не мастерство, не точность прицела, не разрыв лиризма, а более крепкий кулак.

Драка с жизнью идет не фехтовальным приёмом, а на шарап.

В таком виде искусство вообще помочь не может, ибо пользование искусством в таком смысле сильно напоминает вколачивание в стену гвоздей фарфоровой чашкой.

Отсюда и общий кризис поэзии, да и спроса на поэзию. Вероятно, уже очень давно поэзия не имела такого малого круга читателей.

Сущность поэзии переключена: из искусства она превращена в полемику. И поэтому сейчас, конечно, сильные и ударные стихи Д.Бедного более актуальны, чем лучшие лирические стихи любого поэта.

От поэзии отнята лиричность. А поэзия без лиризма – это то же, что беговая лошадь без ноги».294

Отчётливее всего демонстрирует такое положение вещей даже не Демьян Бедный – Владимир Маяковский. У него в 1927 году выходят два знаковых стихотворения – «Стабилизация быта» и «Даёшь изячную жизнь». В них футурист даёт зуботычину Мариенгофу и имажинистам: все эти лошадиные образы, московская «колымага», цилиндры и фраки – не что иное, как пережитки прошлого, от которых, ясное дело, надо избавляться.

Предлагаю,чтоб эта идейная дракане длилась бессмысленно далее, пришиватьк толстовкамфалды от фракаи носитьлакированные сандалии.А чтоб цилиндр заменила кепка, накрахмаливать кепку крепко.

Грязня сердцаи масля бумагу, подминаяМосквупод копыта, волокутопятьколымагудореволюционного быта.

Зудииздёвкой, стих хмурый, вразрезс обывательским хором:в делахидеи, быта, культуры –поменьшедовоенных норм!

Наступая на горло собственной песне, поэты (не только же Маяковский!) начали творить иное искусство – искусство «накрахмаленных кепок». Вслед за Маяковским к гонениям на неугодных подключился Кручёных. Во второй половине двадцатых он писал довольно необычные тексты – стихотворные рецензии на кинофильмы. Досталось и нашему герою. Алексей Елисеевич создал «либретто» по фильму «Катька – Бумажный Ранет»:

Бывший поэт, Мариенфаг на Лиговке, (нынче Сёмка-Жгут), сменилцилиндр на кепку, перо прокисшее – на пёрышко, пробор изысканно проклеен, пшют первоклассный, а финка сбоку, нервнее фоксадобычей дразнит казино.Червонцев пачкисредь меловых профессоров…Но Неудача! Неудача!Даёшьв фужер с виномподсвистнуть порошечкуупитанному скотопромышленникуВалькомили бутылкойв замахеБац!Дзиннь!Осколки – головокруженье – на пол(А в дверь: стук-стук!)Скорее спрятать тушу– куда вот? —под двуспалку,а во входную дверьне вовремя учтивыймильтони управдомс распискойоб учёте мебели.Убивец смылся,без всякого смыслапоплёлся руки умыватьот подозренья крови.Его шмара перед гостямидрожью рассыпалась,а впередииз-под кроватирукаскорюченнаявыпала,быкоподобного скотопромышленникаСкорее устрекнуть!И поза шторой,меж комодовСёмка Жгутиз Катькиной берложки,обабившись в платок и юбку– младенчика под мышку! –по коридору крадётся, как мышь.А ейный, Катькин хахаль,драный котВадимка,юродивокак невидимка –цап! За воротник!– Куда? – Туда!– Ребёнок чей?– Несу домой.– Да он не твой! Заткнись!А тот его по морде хлясь!– Ты драться погоди!Положи младенца в сторону! –Писклёнок в нише,юродивый и ворколотятсяпо лестницезатылками –рубахи в клочья.А снизу Катька с визгом,а сверху управдом с мильтоном —Зажа-а-ли!– Вот это – вор!За жабрывозьмите! —Сёмка скорчился,как в западне.295

Фильм достаточно эксцентричен, но «либретто» Кручёных доводит его и вовсе до абсурда. В картине повествуется о Кате, простой деревенской девушке. Семья остаётся без средств к существованию – пала кормилица-корова,– и главная героиня перебирается в Ленинград, чтобы заработать на новую корову. Но из-за своей простоты и неопытности попадает в криминальный мир: связывается с Сёмкой Жгутом, известным вором, и беременеет от него. По доброте своей привечает бездомного «Тилигента» Вадьку Завражина – человека столь же не приспособленного к жизни, как и сама Катька. Когда девушка оправится после родов и вновь уходит на поиски денег, «Тилигент» заменяет ребёнку мать.