Читать книгу "Последний романтик - Элизабет Гилберт"

– И как ты, в порядке? – проговорила я.

– Даже не знаю. Представь, я не знаю, как открыть свое истерзанное страхом сердце и даже осознать эти слова. Что это такое? Что папа имеет в виду? Что он задумал, черт возьми?

– Может, и ничего, Юстас.

– Лучше я спрячу пока эту открытку.

– Конечно, – сказала я, – а завтра еще раз прочитаешь.

– Может, я так и сделаю, – сказал Юстас и повесил трубку.

Эта маленькая, но неожиданная оттепель между двумя Юстасами напомнила мне одно редкое слово, которое я недавно я выучила. Я наткнулась на него однажды, пролистывая словарь – искала имя «Юстас», чтобы узнать его происхождение. Юстаса в моем словаре не оказалось, но там было слово эвстатика[69] – существительное. И вот что оно означает: «Однородное глобальное изменение уровня Мирового океана, происходящее в течение тысячелетий и вызываемое таянием или замерзанием ледников».

Другими словами, эвстатика – это медленный, эпический процесс. А как иначе, скажите, вызвать хоть сколько-нибудь заметные изменения уровня океана?

А есть ведь еще и другие члены семьи. И их отношения с Юстасом также нельзя назвать гладкими. Он очень любит мать, но ее несчастная и трудная супружеская жизнь расстраивает его до такой степени, что разрушает собственную способность обрести счастье. Младшего брата Джадсона Юстас любит больше всего на свете, но даже случайный наблюдатель легко заметит жестокий, но очевидный факт: братья уже не так близки, как раньше. Всё изменило путешествие Беспредельных ездоков. Сейчас Джадсон живет недалеко, по ту сторону низины, в небольшом бревенчатом доме, который сам построил. Он поселился там со своей совершенно отвязной невестой, крутой и независимой девчонкой, которая охотится на оленей с луком и стрелами и работает лесорубом; зовут ее, между прочим, Юнис. Джадсон мог бы хоть каждый день ездить к Юстасу на лошади, но не очень-то ему этого хочется. Братья редко видятся. Юстас хотел бы общаться с братом чаще, но Джадсон с осторожным дружелюбием держит его на расстоянии вытянутой руки.

«Я всё увидел, когда мы путешествовали по Америке, – рассказывает он. – Юстас – вылитый отец. Такой же маниакально стремящийся к совершенству человек, с которым невозможно находиться рядом. Они оба, Юстас и отец, гордятся тем, что умеют общаться с людьми. Им кажется, что они умнее и проницательнее всех остальных и находятся на каком-то высшем уровне. Юстас хотя бы пытается слушать, хотя бы кажется справедливым поборником равноправия, но в итоге всё сводится к одному: всё всегда должно быть так, как хочет он, – и договориться с ним невозможно. Как с этим жить, я не знаю, хотя и люблю своего брата, конечно. Поэтому и держусь в стороне. У меня просто нет выбора. И меня это очень расстраивает».

Средний брат, Уолтон Конвей, тоже живет рядом – меньше чем в часе езды от Черепашьего острова. Уолтон очень умный, сдержанный человек, который знает несколько языков и живет в современном доме со всеми удобствами. На его книжных полках соседствуют Набоков и Диккенс. Уолтон преподает английский и пишет умные книги. У него домашний бизнес: он импортирует и продает ремесленные изделия ручной работы из России. Его жена – добрая, жизнерадостная женщина, у которой есть двое дочерей от предыдущего брака. Недавно у Уолтонов и его жены родилась еще одна дочь. Уолтон ведет спокойную жизнь, но в юности он поскитался по свету. Тогда он часто писал письма старшему брату, которым восхищался, мечтая завоевать его уважение.

«Не хочу хвастаться, – писал он Юстасу в 1987 году, после того, как долгое время жил на ферме в Германии, где нашел работу, – но ты гордился бы мной. На этой работе у меня все руки были в грязи, а уж мозоли… я и не подозревал, в каких местах можно натереть кожу».

А вот что он писал в 1992 году из России: «Решил сменить обстановку и все выходные копал грядки с огурцами. Два дня ворочал лопатой. Думал о тебе, о Толстом и о том лете, когда ты работал строителем – или уборщиком? – в Алабаме, там еще жара стояла, как в аду. (Видишь, я следил за всеми твоими приключениями, как в маленькую трещинку в стене.) Но вообще могу сказать, что в Москве тебе вряд ли понравилось бы. Повсюду грязь. Жалко смотреть на этот город, на то, до чего дошли люди, какое существование они влачат. Не могу представить тебя здесь. Мечтаю о Черепашьем острове».

И вот теперь Уолтон живет в двух шагах от Черепашьего острова, однако брата почти не навещает. И это убивает Юстаса, которому хочется проводить больше времени с братом. Он обижен, потому что Уолтон не хочет иметь с ним больше ничего общего.

«Меня отпугивает его эго, – признается Уолтон. – Это просто невыносимо. Иногда просыпаюсь и думаю: как хорошо было бы иметь такого же брата, как Юстас, который был бы таким же интересным человеком и всё умел, но только не пыжился бы от собственной крутости. Я с удовольствием проводил бы время с таким братом, учился бы у него. Хотел бы я однажды пойти с ним в поход и просто спокойно поговорить, но вот это самомнение Юстаса – от него никуда не денешься. Каждый раз мне так и хочется ему сказать: „А что если нам поехать кататься на лошадях и никому об этом не говорить? Неужели каждая минута твоей жизни непременно должна превращаться в шоу для публики?“».

А как же сестра Юстаса Марта? Из всех детей семейства Конвей она единственная для меня остается загадкой. Она так далека от полной риска и приключений жизни братьев, что иногда даже как-то забываешь о ее существовании. Конвеи даже шутят, что Марта – подменыш: никто не может понять, как она такой выросла. Она живет с мужем и двумя дочерьми в опрятном пригороде, и в ее доме так чисто, что кухню можно использовать как операционную.

«Знаешь, как обычно бывает: родителям приходится прятать все бьющиеся предметы, когда в доме маленькие дети, чтобы те ничего не побили? – сказал мне как-то Джадсон, пытаясь описать сестру. – Так вот, дома у Марты всё по-другому. Она оставляет бьющиеся предметы прямо на кофейном столике и просто приказывает дочерям ничего не трогать. И поверь мне, они не трогают».

Марта глубоко религиозна, гораздо религиознее обоих своих родителей. Она также невероятно умна, что помогло ей получить квалификацию магистра в Университете Дюка. Уверена, при желании Марта могла бы уже управлять компанией «Дженерал Моторс», но вместо этого она предпочла направить свои интеллектуальные и организационные способности на то, чтобы стать идеальной домохозяйкой, требовательной матерью и главной церковной активисткой. Я плохо знаю Марту – мы с ней виделись всего один раз. Но она мне понравилась. Она оказалась гораздо мягче, чем я ожидала, наслушавшись от братьев разговоров о ее пресловутой чопорности. Я была тронута, когда она пригласила меня в свой дом, учитывая, каким священным местом он для нее является. Я видела, как она колеблется: глубокая потребность проявить христианское гостеприимство боролась в ней с привычкой ревностно оберегать личное пространство.

Когда я попросила Марту рассказать о себе, она сказала: «Главное в моей жизни – мой христианский путь. Он влияет на всё, что я делаю: как я воспитываю детей, свято чту узы брака, стараюсь не ставить свои интересы на первое место, контролировать свои эмоции и даже голос. Все решения, которые я принимаю, продиктованы верой. Именно поэтому мои дети получают домашнее образование. Я не хочу, чтобы они учились в обычной школе. Мне кажется, там слишком много зла с тех пор, как молитвы в школах отменили. Я хочу, чтобы мои дети выросли верующими людьми, а такое возможно только дома, со мной. Там, в современном мире, всё основано на понятии относительности, а я не хочу, чтобы мои дети это узнали. В современном мире больше нет абсолюта. А я по-прежнему верю в абсолют. Верю, что есть единственно правильный и единственно неправильный образ жизни, и хочу научить правильно жить своих детей – здесь, в этом доме».